Поэтому я недоуменно пробурчал себе под нос:

– А если топить… ледяную избушку… не растопит ли её, и не затопит ли талой водой лисоньку-лису? И не попросит ли она, теперь уже под этим соусом, переселиться в лубяную? – Но волку о своих сомнениях ничего не сказал, а только спросил:

– А Серый Волк, что такси работает, тебе кем-то доводится?

– Двоюродным братом, – вздохнул волк, – загордился… Давно не виделись… Ну, я пойду: лиса ждёт. А то замёрзнет, сердешная.

И он прошествовал мимо меня.

Я секунду постоял, потом спросил, поворачиваясь к волку:

– А как брата найти, если что?

– В таксопарке! – крикнул волк, указывая топором примерно в том направлении, куда я и шёл.

«Ладно, посмотрим», – подумал я, но когда развернулся, чтобы идти, то заметил идущую по тропинке другую лису, рыжую.

Она держала под мышкой гуся… или гусыню: городское воспитание не позволило мне разобрать детали.

Лиса что-то бормотала. Я прислушался.

– За лапоток – курочку, за курочку – гусочку… – бормотала-припевала она.

Вслед за лисой шествовал петух с косой на плечах. Он радостно кукарекал:

– Несу косу на плечи, хочу лису посечи…

Лиса, между тем, никак не реагировала на петуховы угрозы – видно, не та лиса была? Либо слишком занята песенкой. Но и петух не спешил догонять лису и взмахивать косой. А ведь мог… Заодно бы и гусочку спас.

Я меланхолично пропустил обоих мимо себя, отстранённо подумав, что скоро может произойти смертоубийство: очень уж агрессивно настроен петух.

Впереди посветлело.

«Наконец-то опушка!» – радостно подумал я. Но ошибся.

Здесь кто-то будто провёл черту, резко разграничивающую два времени года: лето и зиму.

Я стоял посреди лета, под палящим в зените солнцем, отмахиваясь от налетающих комаров и мошек, не понимающих, что перед ними Генеральный Инспектор, а может, наоборот, понимающих и пытающихся пропищать мне какие-то свои насекомые жалобы, которых я не слышал.

Разительным контрастом выглядела местность по ту сторону черты: зимняя дорога проходила мимо запорошённых снегом сосен, а на ближайшей веточке сидел красногрудый снегирь и чистил клюв.

Издалека послышалось бренчание бубенцов, и из-за поворота дороги выехал санный поезд. Мужики в овчинных тулупах, лисьих и рысьих малахаях покрикивали на заиндевелых лошадей, поглядывая на заходящее солнце. Сани-розвальни были нагружены рыбой: из-под укрывающей их рогожи торчали белые хвосты.

На последних санях сидела рыжая лисичка-сестричка, проворно сбрасывающая рыбку на дорогу. Возница, прищурившись от летевшей в лицо из-под передних саней снежной пыли, не обращал внимания на проделки рыжей плутовки.

«Что-то знакомое», – подумал я, но переходить черту и оказываться в зиме не захотел: экипировка у меня была летней, неподходящей. Не знаю, возможно, зимняя одежда появляется в подобных случаях у Инспекторов автоматически, но я рисковать не стал: опасаюсь простуд. Как-нибудь в другой раз. Да и вечер там. А прыгать туда-сюда кузнечиком не видел смысла. Что это, контрастный душ?

После этого я ещё несколько раз видел «зимние места» или «зимние пятна», но постоянно обходил их. В одном увидел Емелю, увлечённо разговаривающего со щукой в проруби. О чём они беседовали, я издали не расслышал, а ближе не стал подходить – по вышеприведённой причине.

Проплутав немного по лесу, я наконец-то выбрался из него и присел на опушке, отдуваясь.

Мимо меня проехал воз, полный репы. Мужичонка-возница нахлёстывал коня, насторожённо оглядываясь назад – как раз туда, куда я и хотел идти.

«Украл, что ли?» – подумал я, но мер принимать не стал: а вдруг не украл? Зачем огульно обвинять человека.