– Чего они хотят дать? – голос из зала.

– Лоуренсий, – Джелат почесал в затылке. – Его получили в Дубне, несколько сот атомов. Но он же распадается… Да почти мгновенно!

– Так, к вопросу о цене мы еще вернемся. Хотите купить? Можно. Только у нас не принято продавать то, сами не знаем что. Что это за контейнер? Отвечай, или…

Долгая пауза. Затем писклявый голос произносит бесстрастно:

– Это зародыши. Наши зародыши.

– Опа! – Кенарь шагнул вперед, отодвигая Джелата в сторону. – Зародыши, говоришь? И большая партия? В смысле: сколько у вас еще осталось?

Последовавшая пауза была почти бесконечной.

– Ничего. Ничего не осталось. Это, – голос вдруг сорвался на визг, – единственная, понимаете вы, дикие существа, единственная партия!

Кенарь вдруг повернулся к нам:

– Товарищи… – его голос тоже внезапно сорвался, – товарищи… Прошу извинить, но общее собрание пока прерывается. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами…

– Да что там, – армеец, собиравшийся «таскать железо сквозь дерево», машет рукой. – Все ясно, товарищ начальник первого отдела. Пошли, мужики.

Все встали и бодро двинулись к выходу. Некоторых Кенарь останавливал, но большинство ушли и, тут же, сбившись в здоровенную кучу, принялись оживленно обсуждать новую информацию…

– Ну, если это последняя партия, так чего ж еще желать? Спалить к чертовой матери – и звиздец войне! Подождем, пока эти передохнут и все!

– Умен ты, полкан, аж зубы ломит! А если они еще сделают?

– А хрена ли тогда лоуренсий предлагали? Ну и сделали бы себе, а не выкупали. Чего ж они?

– Может, тяжко? Вдруг у них не стоит?

Общий смех. Но возбуждение не проходит:

– А зачем они такое добро здесь держали? Ну и хранили бы у пиндосов, там хоть безопасно…

– Ты их агитки слушай больше. У пиндосов тоже мужики отыскались. Командует чувак, который еще Вьетнам прошел. Он при вторжении из тюрьмы драпанул. С ним двое наших. Бывшие «солнцевские». Это командование. А так их тыщ двадцать…

– Это откуда дровишки?

– Радиограмму от них поймали. Они связи искали. Умники наши мелкие кое-что придумали. Ну и связались. Через спутник этих «пидоров»…

Из дальнейшего рассказа седого, жилистого ветерана следовало, что около двадцати тысяч амеров оказались настоящими мужчинами, которым не в карту было отдавать свои дома инопланетянам. Даже если президент приказал. Они отчаянно дрались, причем довольно умело, так как в основном были ветеранами локальных конфликтов. С оружием у них было похуже, но тоже имелось…

– Так, товарищи. На ночлег размещаемся по своим подразделениям, – из столовой вышел Кенарь. – Вас проводят. Подписку о неразглашении я с вас не беру, но сами понимаете…

Если кто-то чего-то и не понимал, то, взглянув на лицо ветеранского особиста, он сразу же захлебнулся бы в водопаде понимания. Разговор мгновенно оборвался, и мы двинулись к своим отрядам в полном молчании. Так же, в молчании, располагались по грубо сколоченным нарам, закутывались в камуфляж. Но сон не шел…

– Николай? Николай, ты спишь?

– Никак нет, товарищ майор.

– Пойдем-ка, пошепчемся… Мы выходим из комнаты, где, тяжело дыша и похрапывая, дрыхнут наши товарищи:

– Слушай, Коль… Как ты думаешь: много этих ветеранов?

– Ну-у… не знаю, товарищ майор. Не задумывался…

– Так вот, их только в Москве около пятнадцати тысяч. А есть еще в Питере, в Нижнем, на Кавказе… – Шатурин долго молчит, испытующе глядя мне в лицо. Затем продолжает: – Они победят. Я чувствую. А потом… Ты не думал: а что потом?

Потом? Потом, когда ветераны и их «умники» победят? Ну, наверное…

– Если ты еще не понял, Николай, они будут все возвращать. Назад.