– Намасте, Пачат… Ахромеевич.

– Намасте, господин Вересаев. Давно и с любопытством слежу за вашим творчеством.

– Даже так? Это пока что слабое творчество, малопродуктивное.

– А по-моему, вы добились огромного успеха. И, как я посмотрю, планируете двигаться дальше. – Слова он выговаривал даже не с акцентом, а как-то иначе… Может быть, старомодно, в прежней, когда-то бывшей в употреблении, а ныне напрочь забытой манере. – Кстати, можете называть меня гуру Пачат, знаете ли, у меня когда-то была докторская степень по нейрофизиологии, но сейчас мне привычнее быть просто гуру Пачатом. Кстати, все не решаюсь спросить у кого-нибудь, это мое имя – оно на русском склоняется?

– Значит, вы решили спросить меня о том, о чем никого больше спросить не решились? – Ромка усмехнулся. – Вы думаете, я поверю?

– Жаль, что вы так настроены, мастер Вересаев. Я никогда не лгу, а на необходимые маневры… даже словесные, выхожу тоньше. – Он подумал, посмотрел под ноги и заговорил уже прозаическим, а не светским тоном: – Вы планируете дальнейшее развитие исследований с машинной парадигмой, так сказать, изысканий?

– Разве может быть иначе? – отозвался Ромка.

– В том-то и дело, что может, и даже давно происходит, – вздохнул гуру Пачат. Он помедлил, на мгновение показалось, что он давно и, пожалуй, безуспешно, размышлял, что и как ему следует говорить Ромке, в общем, возникало стойкое ощущение, что он серьезно готовился к этому разговору. Наконец, Пачат решился: – В моей стране, в моей религии и с теми мыслями, которые тщательнейшим образом выбирались и оттачивались тысячелетиями… Даже не от Будды Сакьямуни идет отсчет этим техникам, а еще ранее, куда дольше, чем вы можете представить. Да, так вот… Я не знаю, как сказать, чтобы вы услышали. Но вот что я вам советую. – Он теперь словно бы и вовсе на Ромку не смотрел, взгляд его был устремлен куда-то еще, возможно, в себя самого. Или в неведомые глубины тех тысячелетий, о которых с такой легкостью рассуждали буддисты. – Примите к сведенью, мастер, вас лишь пустили посмотреть, что там происходит. Но чтобы что-то там делать, как вы хотите, и тем более исследовать – нужно еще показать себя.

– Как показать, не понимаю?

– Лучше с молитвой, – теперь гуру наблюдал за Романом и откровенно улыбался.

– Так что же, нам православного батюшку туда тащить? – буркнул Роман, неожиданно разозлившись и на себя за эту попытку поддеть гуру Пачата, и на весь этот ненужный разговор вообще.

– Зачем же тащить? Сам придет, когда будет нужен, когда настанет время. Ваша церковь, к которой я питаю самые теплые чувства, тоже за вами следит, не может иначе. И пожалуй, куда плотнее… чем у нас, в буддийских… кругах. – Он опять улыбался. – Похоже, они вообще ваше открытие полагают совершенно православным. И в этом, пожалуй, неправы, это – общедуховное завоевание, если так можно выразиться. Но в конце концов все будет правильно.

– Что мы конкрентно должны сделать, батюш… гуру Пачат?

– Хорошо бы для вас и для тех, кого вы туда отправляете, включить как-либо, пусть и методами машинного обучения, нейропрограммирования, я имею в виду, такие показатели, как доброта и терпимость, честность и отзывчивость… Вы это сейчас понимаете, мастер Вересаев, как некие обычные, бытовые качества. Но попробуйте принять и применить их в высоком смысле. – Гуру откровенно пребывал в затруднении. – Примите это как совершенные и необходимые ценности для всех, кто туда отправится.

– Не понимаю.

– Вы не торопитесь, просто подумайте. И тогда, возможно, увидите, как сделать эти… инструменты полезными для вас, как их задействовать и использовать. Для вас, для экипажей, для общего направления исследований.