— Ваша служанка уже была у меня пару дней назад.

Я указала на стул, не вставая с места. Пусть я вынуждена кланяться аристократкам высшей крови на людях, в моём кабинете они всего лишь просительницы.

Вошедшая без колебаний откинула капюшон, явив моей скромной обители свой сиятельный лик, и присела на табурет, не выразив недоумения сим неподобающим её сану предметом.

— Она передала мне ваш наказ. А вам передали мой. Я должна избавиться от того, что вы видите.

— От чего конкретно, ваша милость?

Посетительница подставила одну щёку, выждала секунду и медленно повернула голову, смотря вниз.

— Следов болезни.

Знать Больдорской империи была особой касты: светловолосы, светлоглазы, при этом кожа имела особый оттенок, который придворные поэты прозвали цветом «яркой лилии, выбеленной солнцем». Почти белый, но с лёгким оттенком желтизны.

Это плюс для тех, кто перенёс оспу: следы от болезни легко припудрить.

Но в этом случае что-то пошло не так.

— Видите, что со мной сделала зараза!

Она подняла глаза и пристально посмотрела, почти не моргая. Говорила так, будто выступала перед собранием или зрителями, достойными её драматических пауз. И осанку держала соответствующую.

Сколько ей? Лет тридцать, не больше тридцати пяти, а сама императрица по сравнению с нею плохо обученная манерам служанка.

— Я была в беспамятстве, лет в двенадцать, няньки не уследили, мои ногти почти расчесала язвы до крови.

— Но почему пришли лишь сейчас? Я уже два года в столице, вряд ли вы обо мне не слышали.

Несмотря на то что принцесса Шалия рекомендовала мне госпожу Лонгрен как самую честную особу, я хотела убедиться, что это не проделки Святого ордена, чтобы уличить ведьму в незаконном использовании магии. Время от времени они проводили такие рейды, дабы императору не пришло в голову подсократить ряды святош. И влияние ордена на все сферы светской жизни заодно.

— Не хотела отдавать то единственное, чем меня наградил Бог — я могу говорить неправду, но собеседник, как он ни был опытен, этого не заметит.

Она на минуту отвела глаза, сглотнула, а потом снова уставилась немигающим взглядом змеи.

— Нельзя же самой выбирать, какой способностью пожертвовать?

— Нет. Моя магия выбирает, что у вас забрать, я не смогу её контролировать.

— Так и думала.

Тонкие губы превратились в нитку и сразу сделали её старше. Усталой.

— Хотите спросить, зачем мне красота? Слышала, что вам обязательно знать причину, — длинные ногти цвета крови царапнули отполированную поверхность моего нового стола. И сказать ничего нельзя, эти аристократы всегда жаждут показать, что я им не ровня. Пыль под их ногами. — Я замужем, богата, но мой муж влюбился в ту, чью семью обязан протежировать. Юная Элоиза свежа, но не совсем красива.

Ага, вероятно, ослепительно прекрасна. Если соперница говорит о ней с такой жалостью, что даже прослезиться хочется, значит, девица вне конкуренции. Зависть тому виной, моя просительница даже позеленела лицом.

— Хроин всегда хвалит её за ослепительную чистоту кожи.

Тут госпожа Лонгрен достала из кармана плаща платок, украшенный вензелями её рода, повернула белоснежную ткань так, чтобы я непременно разглядела монограмму. Поднесла к глазам и прослезилась.

— Я понимаю. Начнём. Вы готовы?

Колебалась. Видела, как ей хочется согласиться, но всё же госпожа Лонгрен ещё не решилась. Право слово, ну не девственность же отдаёшь!

— Возможно, вам стоит подумать.

А мне перекусить. Аппетит разгулялся не на шутку, как всегда, когда я нервничаю.

— Дайте руку. Это не больно. Вы не пожалеете, уверяю, ваша милость.