Теперь Волкова интересовало только одно:

– Сколько?

– Две тысячи двести талеров. – Сообщил брат Семион с улыбкой. – Только…

– Что ещё? – Кавалер даже не успел обрадоваться.

– Я на эти деньги и вправду буду строить костёл. – Продолжал монах. – Те четыреста монет, что вам дал, пусть останутся вам, а на эти деньги мы построим небольшой, но красивый храм. Уж не взыщите, господин.

– Я бы тебе поверил, мерзавец, если бы ты не стащил у меня ларца с золотом, что мы вывезли из Фёренбурга.

– Господин! – Воскликнул монах. – Но ведь я вернул вам вашу долю, а остальным распорядился так хорошо, как только было возможно.

– Угу, так хорошо, что ты до сих пор ходишь в бархате и носишь серебро.

Монах воздел руки к небу, словно призывая Господа в свидетели таких несправедливых слов.

– Ладно, посмотрим, что ты там настроишь, не думай, что тебе удастся много украсть.

– Я и не думал даже о таком, я хочу построить себе хороший костёл. Себе, вам и пастве.

– Да-да, чтобы было, куда баб водить. – С сарказмом заметил Волков.

Монах промолчал.

– А как тебе удалось выклянчить у епископа столько денег?

– Он спросил, собираете ли вы войско для Богоугодного дела?

– Спросил, значит? – Вслух думал кавалер. Ему не очень нравилось, что епископ так интересуется его делами.

– Я сказал, что вы привели хороший отряд из Ланна и что с теми людьми, что уже живут у вас в поместье, их будет четыреста. А если они все переженятся и начнут ржать детей, то вскоре их будет больше тысячи. И тот маленький храм, что вы построите на четыреста талеров, всех нипочём не вместит.

– И он решил выдать тебе ещё денег?

– Да, господин, – улыбался брат Семион. – Восемь сотен серебром и вексель на тысячу четыреста монет. Он говорит, что его вексель примет любой банкир или меняла в Малене.

Кавалер молчал. Думал.

– Епископ очень верит, что вы сможете сделать то дело, на которое вас благословил архиепископ. – Заговорщицки тихо добавил брат Семион.

Волков покосился на него с заметной неприязнью и спросил с тем же чувством:

– И тебе что, известно, что это за дело?

– Известно, господин, известно. – Кивал монах и тихо продолжал. – Знаю, что велено вам не допустить дружбы герцога и кантонов еретических. И не допустить сближения герцога и короля. И за то вам не только Святая Матерь Церковь благодарна будет, но и сам император. И мне наказано быть вам опорой и поддержкой.

Уже стемнело, ламп на балконе было мало, а свет из зала почти не попадал сюда, только музыка долетала из открытых дверей.

– А ещё тебе наказано следить за мной, – сказал Волков, пытаясь разглядеть лицо монаха в сумерках.

Но монах не собирался лукавить:

– Конечно, приказано, – сразу согласился он, – и аббат Илларион просил писать о вас ему в Ланн, и епископ Малена просил сообщать ему о вас. Вы всех интересуете, чего ж тут удивляться? Но я вам что скажу, писать я им буду то, что мы с вами сами решим написать

Волоков не очень верил ему, уж больно хитер был этот человек. Мало того, что брат Семион был большой плут, так ещё теперь и следить за ним приставлен, следить да подталкивать. А ведь он всё ещё так и не решил, что ему делать. Может, он и не захочет затевать распри с соседями. Может, он надумает жить тихо и незаметно. А теперь что? Как теперь ему не начать распри, если к нему отныне будет этот плут вечно приставлен.

А плут словно мысли его опять услышал и сказал:

– Я скажу вам, господин, что для меня вы лучше всех святых отцов, в Фёрнебурге вы мне другом были, а им я всегда слугой был.

Волков поморщился от этих слов хитрого попа. Всё равно не верил он пройдохе. Но этого хитрого монаха лучше было держать при себе и делать вид, что доверяешь ему.