– Вижу, уходят. Отстали?

Волков, желая польстить маркграфине, указывает на неё:

– Не осмелились перечить воле Её Высочества.

– Слава тебе, Господи, – Карл снимает с головы шлем, стягивает подшлемник и вытирает им лицо, а потом крестится и говорит с видимым облегчением: – Как хорошо, что всё разрешилось, я уж думал, всё-таки кинутся на нас бюргеры. И как же вам удалось, Ваше Высочество, отвадить этих псов?

И принцесса отвечает ему спокойно, почти беззаботно:

– Пришлось отдать им серебро.

– Серебро? – удивляется Брюнхвальд. И видно, что он-то к подобному событию беззаботно не относится.

– Пришлось отдать, – бурчит генерал. И в его тоне нет и намёка на беззаботность принцессы. Он тоже снимает шлем, иначе скоро упадёт от жары. – Бюргеры серьёзно настроены были.

– А эти господа едут его забирать? – догадывается полковник, обернувшись на городских представителей.

– Заберут они его, только когда отведут войска подальше, – говорит Волков. – а эти… – он тоже смотрит на приближающихся горожан, – видно, будут смотреть, чтобы мы с телег серебро не поворовали. Вы, Карл, вышлите конных, пусть посмотрят, что пехота их ушла подальше, а пока пусть люди постоят, пусть будут готовы ко всякому.

– Конечно, господин генерал, – отвечает Брюнхвальд и продолжает: – А то серебро, ту посуду хорошую, что сложили в карету, его тоже отдавать будем?

– Нет, – качает головой генерал; он всё ещё печален, – нет, про то серебро ничего им не скажем, пусть телеги забирают, и всё.

– Слава тебе, Господи, – полковник опять крестится, и теперь генерал удивляется, он вообще-то не замечал за своим товарищем подобной набожности. – Я уж думал, что начнёте вы дело.

– Я и собирался, – говорит генерал, и признаётся: – Нет, до дела доводить не хотел – побить нас могли, больно много их; но думал поартачиться. Думал, если спеси нагнать, так отступятся пузаны. Испугаются. Хорошо, что не начал.

– Там ещё силы были? – спрашивает полковник.

– Были… – как-то неопределённо отвечает Волков. – Вернее, был один… мерзавец, – он косится на маркграфиню, которая идёт рядом. – Он-то очень хотел довести разговор до дела. Уж очень ему надобно было добыть Её Высочество.

Теперь и она, и Брюнхвальд смотрят на него, но он ничего им не объясняет. А просто говорит:

– Хорошо, что наша госпожа вмешалась, Бог с ним, с серебром.

Карл Брюнхвальд смотрит на него с недоверием: неужто это Эшбахт так просто с деньгами расстался? А потом приходит к мысли, что если его командир, при его-то известной жадности, отдал деньги без боя, то лучше так тому и быть. И полковник крестится в третий раз, только теперь незаметно.

Волков же оставляет коня Кляйберу и ведёт принцессу к карете. Солнце висит над головой, самое пекло. Её Высочество просит у него воды. Им приносят воду из ручья, что протекает за холмом, и там, о чудо, вода прохладная. Он смешивает её с тёплым вином. После ему стало полегче, но только физически. Ещё бы от доспеха разоблачиться, но пока рано. Тем более что его люди так и стоят построенные под солнцем, ждут от генерала команды выходить и строиться в походные колонны.

Но жара – ещё не самое страшное сейчас; его одолевали, буквально душили мысли о том, что его обобрали. Они накатывали на генерала, задевая его самолюбие, и у него сжимались кулаки. А ещё… Ещё у него было нелегкое дело, ему нужно было пойти к Хенрику, справиться, как он, и поговорить с Кроппом. Расспросить его обо всём том, что случилось с ними в Туллингене. То, как обошлись горожане с его людьми, причём без всякой на то причины, добавляло ему ярости.