– Маркграфиня, графиня… Вот… Это барон фон Рабенбург, рыцарь, что путешествует через наши земли на запад, в сторону гор. Зачем – не знаю. А с ним его люди.

И тут, когда дамы подошли поближе, Волков разглядел этих… ангелов. Настоящих красавиц, таких, что были одна прекраснее другой, но сказать, кто лучше, просто невозможно. Обе уже не были молоды, так как переступили черту тридцатилетия. Но что касается привлекательности, то это были женщины, вступившие в возраст, который многие мужи посчитают наижеланнейшим. А их платья только подчёркивали их формы. Нет, то не были тяжёлые и многослойные платья северянок, что кутают себя и в холод, и в зной в тяжкие сукна и плотную парчу. То были платья изумительного, невесомого шёлка, что был разукрашен удивительными цветами и невиданными птицами и почти не шуршал при ходьбе. Да ещё и шли они по толстому ковру, так что движения их были беззвучными и лёгкими. Истинно ангелы в дивных одеждах и ослепительных солнечных лучах плыли к старому солдату, беззвучно, а слышны были только их звенящие серебром голоса:

– Ах, барон, ну наконец-то!

– Супруг мой, отчего же так долго вы не вели к нам такого рыцаря, и в доспехах ещё, как будто с поля брани к нам попал сразу?

– Ах, простите меня, дорогие мои госпожи, – с поклоном оправдывался граф Тельвис. – Дорога до постоялого двора была не близка, хорошо что хоть успел застать барона не в пути, а когда он только собирался ехать.

– О, барон, – одна из дам наконец вышла из ослепительного света и стала доступна его взору. – Вы так мужественно выглядите в этих прекрасных доспехах…

И тут Волков почувствовал себя, мягко говоря, немного… нелепо. На дамах едва ощутимые, почти прозрачные в свете солнечных лучей шелка, сам граф и его паж тоже одеты весьма изысканно, а он и его оруженосцы словно к битве приготовились…

А женщины, стоявшие перед ним, были так прекрасны. Так прекрасны, что не уступили бы в красоте самой графине фон Мален. В нынешнем её состоянии. Их удивительные платья в открытости своей едва-едва удерживали их формы в рамках хоть каких-то приличий. И в этих дамах было, кажется, всё прекрасным: и их одежды, и их высокие причёски, и то, что волосы их не были покрыты даже самой лёгкой тканью, что еще больше подчёркивало открытость и даже некоторую фривольность…

«Осталось только надеть подшлемники, нахлобучить шлемы – и всё… Можно доставать оружие и начинать резню. Доспехи, оружие, заряженные пистолеты в сумке на груди у фон Флюгена…».

Но об этих его мыслях графиня, конечно же, ничего не знала и поэтому, подходя ближе и протягивая ему руки в перстнях, говорила:

– Но… боюсь, что вам будет немного жарко в этих латах, так как мы не собираемся сегодня вас отпускать.

Генерал взял её за руки и поцеловал с поклоном сначала одну, потом другую, но так как задерживаться здесь он не хотел, а хотел лишь забрать отсюда маркграфиню Винцлау, тут же начал говорить что-то нелепое:

– К сожалению, мы вынуждены… Мне нужно… У меня не так много времени… Мне очень жаль, графиня.

А тут проклятый наглый паж ещё и добавил барону неловкости:

– Да он вообще ехать не хотел, пока граф ему не сказал, что маркграфиня гостит у нас.

– Ах, как жаль, – тут же расстроилась графиня, но своих рук у него не отняла и, сжимая его пальцы своими, продолжила дивным серебряным голоском: – Мне так печально это слышать. Мы тут живём в этой глуши… Живём очень одиноко, на западе от нас горцы, соседи унылые и такие грубые, что, даже заходя к нам в гости, жен своих оставляют телеги сторожить во дворе, даже в холод, как будто у нас дворня ворует… – она морщит свой прекрасный носик в пренебрежении, – всё сплошь купцы да скотоводы с гор; на востоке лишь горожане да фермеры, из чёрного люда выбившиеся, они тоже не очень жалуют благородных людей из-за своей зависти. Даже серебро их не вылечивает от грубости. Сколько бы ни богатели, а всё как были хамами и бюргерами, так ими и остаются. И так редко мы тут видим путников равного нам достоинства, да ещё таких знатных воинов, как вы.