Ваня тоже со мной почти не общается. Правда, по другой причине. Ваня весь в любви. То, что он теперь не просто Иван Гамелянский, а самый настоящий герой-крысолов, утопивший в Неве многотысячную армию серых воинов, придало ему сил и самомнения. И он тут же закрутил бешеный романище с одной из спасенных нами девушек. Помните скейтершу Катю с красными дредами? Теперь все его мысли только о ней. Она поселилась в его айфоне, в его голове и сердце. Он стал еще глупее шутить и всячески избегает общения со мной. Ну да, конечно, о чем ему говорить с лучшей подругой, с которой он десять лет делился самым сокровенным и благодаря которой испытал самое крутое приключение в своей жизни? А кто Катю твою расколдовал, Ваня, ты не забыл? Я не ревную. Мне просто обидно. Безусловно, я виновата. Я лишила своих друзей жизни, полной приключений, в которой они каждый день могли бы реализовать свои внезапно открывшиеся суперсилы. Представьте, у Вани чуть не забрали его дудку! Это было так унизительно. Но все-таки прошло уже два месяца. Можно уже и простить маленькую глупую ведьму. Скоро Новый год, и я ужасно хочу его встретить с Ваней и Цоем.

Про нашу войнушку с крысами и Тертой я могу поговорить только со стариной Филом. Он, наверное, единственный из участников тех славных событий, кто ни в чем меня не обвиняет. Он по-прежнему уверен, что Уроборос возродится и я стану его королевой. Наверное, это потому, что филину почти тысяча лет. Он видел взлеты и падения ордена и пережил уже не один десяток его королев. Возможно, среди них были штучки еще круче, чем я.

Как бы там ни было, Фил и бабушка Люба – единственные, кто искренне поддерживал меня эти два месяца. Папа и Ма-Маша не в счет. Хоть мы и простили друг друга, отношения наши потеряли былую легкость и радость. Родители сказали, что, раз им запретили защищать город, они сосредоточатся на научной работе. Папа обложился дома книгами и вечерами почти не общался со мной, днем пропадая на своих работах: в дурке на Пряжке и на психфаке Первого меда. А Ма-Маша вдруг так стала уставать на работе от психологической помощи жертвам лжеколдунов, что сил на былое дружеское общение с падчерицей у нее совсем не осталось. Скорее всего, они просто меня боятся. Я часто ловлю краем глаза их напряженные взгляды и понимаю, что они вполне обоснованны, учитывая то, что я с ними провернула в течение нескольких безумных октябрьских дней. Сначала заставила их побыть в клетках в шкурах несчастных беззащитных зверюшек, а потом, как минимум, на год лишила их витчхантерского ордена, которым они блестяще управляли десять лет, верой и правдой служа добру. Так что они вправе ждать от меня еще каких-нибудь «веселых» сюрпризов. А учитывая мое в высшей степени неприятное знакомство с биологической матерью, я тоже готова ко всяким фокусам от своих змеиных генов. Как говорится, от осинки не родятся апельсинки.

Ну и я на них тоже до сих пор обижена. Пробежала между мной и родителями кошка, и не какая- то абстрактно-поговорочная, а моя любимая одноглазая Матильда, «раба любви». Если бы родители не позволили Герте проводить надо мной свои чудовищные эксперименты, Матильда была бы жива, а не погибла бы от укусов моих сестер-гадюк, спасая отвратительного крысюка. Я каждую субботу езжу к ней на могилу, привожу ей рыбку… А однажды сорвалась среди ночи, села на новый пылесос и полетела поплакать к ней на кладбище. Просто ужасно захотелось, и все. Мы часто летаем по ночам с бабой Любой и Филом. Бабушка, как единственный член нашей семьи, которому Совет Верховных колдунов разрешил колдовать, делает нас невидимыми, и мы рассекаем холодный зимний питерский воздух над центром. Сверху все ужасно красивое: и Исаакий, и Казань, и Катькин сад, но моя фаворитка – это Новая Голландия. Вот ведь воистину колдовское место. Но чаще всего мы летим в Петропавловку и рассказываем там с Филом бабе Любе, как все это было, каждый раз вспоминая новые подробности. Особенно бабе Любе нравится слушать про драку сфинксов.