Солнечные лучи заливали болото, как любимое детище. В середке каждого листа кувшинки сидела на редкость раскормленная лягуха, и все с ожиданием смотрели на Ингвара, будто им объявили о нем дня за три и пообещали от него по вкусному толстому червяку.

– Болото, – объяснил Павка с таким видом, будто Ингвар уверял, что перед ними горы. – Жаль, утопла девка… Вертаемся?

– Размечтался, – огрызнулся Ингвар. – Я тебя скорее утоплю.

Он спрыгнул, пошел пригнувшись. След вел в воду, дальше были помяты и притоплены листья, а ил все еще не осел. Ингвар проследил взглядом, выругался, скрывая дрожь в голосе. По спине бежали мурашки страха. Он боялся темной воды болота. В детстве прыгал с высоких скал в бушующее море, нырял в холодной воде на дно и поднимал гладкие обкатанные камешки, но там море, прозрачная вода, а здесь темное загадочное болото, укрытое мясистыми листьями, вода теплая и неподвижная, колдовская, нехорошая.

Навстречу поплыл туман, редкий, как дулебский кисель. Сильнее запахло гнилой водой, дохлой рыбой, затхлой тиной и ряской.

– Никуда не денешься, – подытожил Окунь. – Надо вертаться.

Ингвар, уже и сам колеблясь, обводил взглядом край болота. Внезапно в глаза бросился неясный след в воде. Он прыгнул вперед, словно его выбросило катапультой.

В самом деле, с болотистой земли сквозь мутную воду на него смотрел отпечаток ступни. Его уже слегка размыло, но сквозь толщу воды в палец глубиной его было видно тому, кто очень захотел бы увидеть.

Окунь подъехал, голос был скептическим:

– Это может быть след любого из дряговичей.

– Это ее, – сказал Ингвар. Сердце заколотилось чаще, а во рту стало сухо. Он чувствовал внезапное возбуждение, словно перед битвой или когда на охоте догонял оленя. Ну почти такое же, а в оттенках Ингвар предпочитал не копаться. – Это ее след!

– Как ты отличаешь? – удивился Окунь. – Ну и глаз у тебя!

Ингвар смолчал. Не объяснять же, что не столько глаз или память виной. Просто он, как дурак, достаточно долго таращил глаза на ее ноги, на ее безукоризненные ступни. Если потребуется, он с закрытыми глазами вылепит из глины точное подобие. Или даже если не потребуется.

– В болото, – велел он.

– Воевода…

– Где прошла она, там пройдем и мы.

Окунь шумно почесал затылок:

– Она легкая, как коза, а как с нашими задницами?

Взгляд Ингвара зацепился за примятый стебель. Кувшинка чуть притоплена, будто на ней посидела лягушка непомерных размеров. В белых лепестках виднелись капельки мутной воды.

Лягушка, сказал он себе. Царевна-лягушка. Втоптала кувшинку в дно, та едва выплыла к поверхности, а сама скакнула на берег, а там, как змея, проползла по траве, юркнула в кусты, а дальше уже зайчиком-зайчиком от злых волков-русов.

Оглядевшись, велел негромко:

– Коней оставить. Павка, Боян – со мной. Остальные – сзади.

И пошел по берегу, всматриваясь в примятую траву. Павка что-то бурчал возбужденное, но Ингвар знал только одно – найти и стиснуть пальцы на нежном горле беглянки. Ну, пусть не задавить совсем, это урон для их дела, но увидеть, как ее ясные глаза затуманятся страхом, увидеть в них мольбу о пощаде… Ради этого стоит пройти по вонючему болоту и покормить пиявок своей кровью!

Он уже видел мысленно, как она вошла в спокойную воду, нарочито примяла на берегу траву, а в воде – мясистые листья, прошла дальше, оставляя мутный след ила, а потом нырнула, проплыла под водой по дуге обратно, вышла на берег всего в десятке шагов. На этот раз ступала так, чтобы и травинки не примять. Дескать, глупые русы, незнакомые с лесом, след потеряют. Решат, что утонула, только бы не попасть в руки захватчикам, как чаще всего поступали молодые славянки.