Оставив машину на заполненной стоянке, расследователи зашагали к зданию администрации. Для них как для юристов штата процедура посещения была облегчена. Быстро миновав пропускные пункты, они заторопились за охранником, перед которым немедленно открывались все двери. В корпусе Q, известном тем, что там содержали всех смертников Флориды, их пропустили через очередной контрольный пункт и ввели в длинную комнату. На двери висела табличка «Совещания с адвокатами». Охранник открыл еще одну дверь в маленькое помещение, разделенное пополам прозрачной пластмассовой перегородкой.

– Первый раз в корпусе для смертников? – спросил охранник.

Лейси ответила «да».

– Я уже был один раз, когда учился на юриста, – сказал Хьюго.

– Отлично. Форму согласия оформили?

– Она у меня. – Хьюго поставил на стол портфель и расстегнул на нем молнию. Интересы Джуниора Мейса представляла крупная юридическая фирма из Вашингтона. Перед беседой с ним Лейси и Хьюго были обязаны заверить эту фирму, что не станут обсуждать вопросы текущего дела о законности ареста. Хьюго достал бумагу, охранник внимательно ее прочел, не нашел, к чему придраться, отдал бумагу Хьюго и сообщил:

– Предупреждаю, Мейс – странный субъект.

Лейси отвернулась, не желая комментировать эти слова. Ночью, отчаявшись уснуть – слишком много всячины ворочалось в голове, – она прочла в Интернете несколько статей о флоридской тюрьме для смертников. Каждый из здешних заключенных 23 часа в сутки находился в одиночной камере. Один час отводился на отдых – прогулку под солнцем по маленькой, поросшей травой лужайке. Размер одиночной камеры – шесть на девять футов, потолок – девять футов. Узенькая койка, в нескольких дюймах от нее – унитаз из нержавейки. Ни кондиционера, ни сокамерника, почти никакого человеческого общения, не считая болтовни с надзирателями, разносящими еду.

Если Джуниор Мейс не являлся «странным» до того, как угодил сюда пятнадцать лет назад, то сейчас ему можно было простить любые причуды. Полная изоляция ведет к угнетенности чувственного восприятия и ко всевозможным проблемам с рассудком. Специалисты по исправлению начинали это понимать, отчего набирало силу движение против практики одиночного заключения. Правда, до Флориды оно еще не добралось.

Дверь по другую сторону открылась, и вошел надзиратель. За ним брел Джуниор Мейс в наручниках и в стандартном облачении заключенного-смертника: синие тюремные штаны и оранжевая футболка. Следом за ним в комнату вошел еще один надзиратель. Сняв с него наручники, надзиратели вышли.

Джуниор Мейс сделал два шажка и сел за столик на своей половине. Посетителей от него отделяла пластмассовая перегородка. Хьюго и Лейси тоже сели. Первые секунды все трое чувствовали себя не в своей тарелке.

Ему было пятьдесят два года. Волосы – длинные, густые, седые – он завязал в хвост на затылке. Смуглая кожа не посветлела от жизни в изолированном помещении. Большие карие глаза глядели печально. Он был высоким, поджарым, с накачанными бицепсами – наверное, усердно отжимается, решил Хьюго. Согласно делу, его жене Эйлин к моменту гибели исполнилось 32 года. У них имелось трое детей, которых после ареста Джуниора взяли на воспитание родственники.

Лейси подняла одну из телефонных трубок на их стороне комнаты и проговорила в нее:

– Спасибо, что согласились с нами встретиться.

Джуниор, держа в руке трубку, молча пожал плечами.

– Не знаю, получили ли вы наше письмо. Мы работаем в Комиссии штата по проверке действий судей и расследуем деятельность судьи Клаудии Мак- доувер.