«Дети малые…» – запрыгало в висках. Пока добрый доктор Шлема (как ласково называли его в семье Андрея) работал с группой больных детей, кто-то недобрый работал с его личной собственностью. Боже, какая пошлость. «Шлемой» этого человека называли, судя по всему, в большинстве зависимых от него семей, и вообще – в большинстве связанных с ним коллективов. За глаза, конечно. И вовсе не потому, что хотели таким образом выразить к нему неуважение или подчеркнуть его национальность. Просто он был Шлемой, и все тут. От рождения. Впрочем, сотрудники логопедического садика, который посещала Алиса, использовали другой позывной: Хозяин или даже Босс – опять же за глаза. На самом деле, этого человека звали Ефим Маркович. И личной собственности, с которой можно «поработать», у него наверняка было достаточно – как у всякого талантливого человека, сумевшего максимально себя реализовать.

Член городской логопедической комиссии, доктор психологии и еще чего-то там, доцент кафедры олигофренопедагогики, дефектологический факультет Педагогического университета… Обидно за него.

Талантлив, ибо реально помогал людям. Никто, кроме него, не мог вывести неразговаривающего ребенка-алалика на уровень общеобразовательной школы, причем, всего за несколько лет – да, был в его практике такой уникальный случай. Никто, кроме него, не брался за детей, страдающих одновременно тяжелыми речевыми расстройствами и аутизмом (другие, может, и брались, но результаты смешно сравнивать). Уникальная работа требует соответствующей оплаты, оспаривать эту истину еще смешнее, поэтому от родителей спасенных детей шла в его сторону неоскудевающая река благодарности. Впрочем, он был свободным художником, который ни от кого не зависит и никому ничего не должен. Кроме того, он был в городе и в стране один такой. В единственном числе, это же надо понимать! Родители понимали. Прощали его причудливые манеры и оглушающее высокомерие, потому что с детьми он становился другим. Мало того, он мог взять к себе в группу ребенка из нищей семьи, и даже без всякой оплаты, лишь бы самому было интересно. Тогда как с богатыми родителями Ефим Маркович разговаривал подолгу и без детей – за закрытыми дверьми. Все понятно? Ему было чуть за пятьдесят – возраст, когда мастерство давно стабилизировалось в высшей точке, а признание уже не очень-то и нужно. Возраст истины. Ефим Маркович знал истину, однако не торопился делиться ею с коллегами – очевидно, за это его и боготворили дамочки курируемого им детского сада. В их глазах он представал истинным чудотворцем. Впрочем, чтобы научить чуду других людей, требовалось отделить опыт этого уникального специалиста от его личности, что было совершенно невозможно. Как известно, алалия есть тяжелейшее речевое расстройство, которое поддается корректировке с огромным трудом, обычные методы здесь работают плохо. Методов попросту нет, только импровизация, творчество, вечный поиск. Так вот, логопед Шлема, помимо педагогического образования, имел еще одно. Основной, точнее, первой его специальностью была детская психиатрия, кроме того, он долгое время практиковал в качестве невропатолога. Из этого удивительного сплава профессий, вероятно, и был выкован талант столь редкой пробы… Что добавить? Человек любил свою семью, своих взрослых детей, которым обеспечивал спокойную творческую жизнь – что ж тут плохого? И вот человека обокрали…

Когда-нибудь это должно было случиться, подумал Андрей. Время такое, страна такая. А может, подобная неприятность со Шлемой уже случалась в прошлом, только мы ничего не знаем? Короче, за благополучие его взрослых детей не стоит беспокоиться. Гораздо весомее звучит вопрос о маленьких детях (права была мать!). Когда возобновятся занятия? Не изменятся ли условия оплаты?