Непременное требование, предъявляемое к научным работам, есть определение ее «целей» и «задач». «Цель» какого бы то ни было предприятия – то единственное, к чему все сходится как к итоговому результату, она – тот некий вожделенный плод, ради которого, собственно, все это предприятие и было затеяно. Что же касается «задач», то это не какая-то конечная, результирующая цель, а совокупность меньших, но, впрочем, тоже конечных пунктов, которые, в своей совокупности, и приводят к поставленной «цели». Причем, задачи не являются неким подобием последовательно расположенных друг за другом ступеней, ведущих к Олимпу «цели». Скорее, это совокупность самостоятельных, независимых, в каком смысле даже частных результатов, которые, достигая определенной критической массы, формируют то, что позволит нам говорить, что «цель» достигнута.

Но было бы странно пытаться вывести «цель» психотерапии из самого определения цели как результата. Можем ли мы сказать, например, что целью психотерапии является «психическое здоровье пациента (клиента)»? Конечно, это крайне желательно, и мы бываем близки к этому состоянию, но, к сожалению, получить сертификат абсолютного психологического здоровья не представляется возможным. Мы никогда не избавимся от тех особенностей нашей психики, которые имеют генетическую природу, и мы никогда не застрахуемся от тех стрессов, которые возникают в нас под действием неконтролируемых внешних факторов. В этой связи способность, умение восстанавливать свое нарушенное душевное состояние должно цениться выше, чем само это душевное состояние. Именно поэтому системная поведенческая психотерапия считает, что психотерапевт должен стремиться к тому, чтобы оснастить своего пациента (клиента) навыками поведения в отношении собственного поведения. Психикой вполне можно управлять, с ней, зная механизмы ее работы, можно управляться. Умея делать это, человек, в принципе, способен обеспечить себе высокий уровень адаптивности.

Однако, что позволяет человеку таким образом относиться к самому себе? Каким внутренним свойством мы должны обладать, чтобы относиться к себе как к психическому аппарату, который, будучи должным образом настроенным, способен генерировать необходимое нам психологическое состояние? Это, на самом деле, возможно только при одном условии – человек должен получить очень специфическое и очень важное для него ощущение внутренней, психологической свободы. Только она даст ему возможность разотождествиться со своим психическим аппаратом и стать его грамотным «управленцем». Впрочем, даже в отсутствие навыков осуществления поведения в отношении собственного поведения, но имея то качество (свойство, способность), которое мы называем психологической свободой, он вполне может считать себя застрахованным от несчастий психологического свойства. И потому обретение нашим пациентом (клиентом) этой психологической свободы – есть особый императив нашей психотерапевтической работы.

Ограничения сопутствуют нам постоянно – от малого до большого все несет нам несвободу. С того момента, как нас впервые запеленали в роддоме, с того момента, как мы обучились знакам (словам), все силы общества и вообще действительности, кажется, были направлены только на то, чтобы ограничить нашу свободу. Обладая сознанием, мы не просто посажены в клетку, мы еще и наказаны этим, наказаны, потому что осознаём свою ограниченность, свою несвободу. А понять, что такое свобода, не прочувствовав ее, так же невозможно, как знать, что такое зеленый, если вы никогда его не видели. Всякие рассуждения о психологической свободе человека, который никогда не ощущал ее дыхания, подобны мудрствованиям юноши о тяготах старости или человека, никогда не любившего, об этом чувстве. Мы знаем, что такое ограничение нашей свободы, но не то, что такое свобода на самом деле. У нас есть, конечно, некое иллюзорное представление о свободе, но то, что такое чувствовать себя по-настоящему свободным, в хорошем смысле этого слова независимым, – это, для большинства из нас, тайна.