– Если будешь недостаточно понятливой или память тебе изменит, дорогая, то расплачиваться за это будут те, кто тебе дорог, – его голос огрубел. – Например, твой отец или этот неожиданно образовавшийся мальчишка. Причем я сотру ему память о тебе, и он даже не будет знать, за что страдает, а ты будешь. Мы поняли друг друга?

– Зачем ты это делаешь? – прошептала я, уже сдаваясь. – Зачем? Ты ведь не такой на самом деле. Не такой!

Рамзин грубо оттолкнул меня к стене, и лицо его исказилось.

– Кончай тут изображать психолога или мою несуществующую совесть. Ты и понятия не имеешь, какой я! Хочешь знать, почему я это делаю? Да просто потому, что могу! Могу, понятно? Выведи ее отсюда! – рявкнул он Саше, и тот, отпустив Семена, взял меня за локоть и потащил к выходу.

– Яна! – попытался кинуться ко мне парень.

– На меня смотри, щенок! – голос Рамзина опять стал намного ниже и повелительней, чем обычно, и Семен повиновался. – А ты, Яночка, иди и чинно-мирно садись в машину. Будешь послушной, и я не сделаю больно твоему домашнему любимцу.

Я бросила прощальный взгляд на Семку, уже оплакивая те недолгие дни покоя и душевного тепла, что мне обломились рядом с ним, и послушно пошла к выходу.

Прошло уже почти полчаса, а Рамзин все еще не появился. Я нервно ерзала, мучаясь беспокойством за Семку и виня себя за то, что парень пострадает по моей милости. Нужно было не слушать его и валить куда-нибудь в съемный угол, а не подставлять его так глупо такой зверюге, как Рамзин. Но нет же, я, как всегда, эгоистичная идиотка, думала только о себе! О том, как мне уютно, тепло и комфортно рядом с этим болтливым и озабоченно-наивным мальчишкой. И вот теперь Рамзин бог знает что там с ним делает, а я только и могу что смирно сидеть и пялиться в затылок амбалу Саше, потому что опасаюсь, что начни я сейчас тут права качать, и это только все усугубит. Ненавижу тебя, Рамзин! Сто тысяч раз ненавижу!

Александр посматривал на меня недобро в зеркало заднего вида, явно следя за каждой гримасой и движением. Нервное ожидание и это пристальное наблюдение быстро исчерпали не слишком большие запасы моего терпения.

– Ну, что ты уставился на меня? – не выдержав, вызверилась я на охранника.

Он молча покачал головой, но глаз не отвел.

– Прекрати пялиться на меня, как будто я гений зла! – не могла уняться я. – Что я лично тебе плохого-то сделала?

Парень потер гладко выбритый подбородок и вздохнул.

– Ничего, госпожа Крамер. Но хозяин был очень… взбудоражен вашим… неожиданным уходом. А еще хуже стало, когда мы не смогли вас найти в первые же сутки. С ним было непросто все эти дни, – тихо ответил он.

Я уже открыла рот, чтобы едко высказаться по поводу, откуда этому громиле знать значение слова «взбудоражен», но потом закрыла его, потому как Александр по большому счету был в этой ситуации вообще не при чем, и не фиг на нем зло сгонять. Да и за три недели работы в баре я научилась тому, что внешний вид человека ни черта не говорит ни о его умственных способностях, ни о душевных качествах. Вонючий и пьянючий замухрышка может оказаться полным таких мыслей и откровений, что волосы дыбом встают, а лощеный тип красоты неземной абсолютно беспонтовым и пустым.

– Если человека запирают, как собаку, то его уход сложно назвать неожиданным явлением, – только и буркнула я. – Или прежние подружки вашего хозяина были в восторге от такого обращения?

Охранник опустил глаза, прерывая нашу игру в гляделки, и беспокойно поерзал.

– Ничего не могу сказать вам по этому вопросу, – ответил он и спустя минуту добавил: – На моей памяти ничего подобного не происходило.