Белорусы перескромничали, когда гов/орили/: ничего, задело!

То, что произошло, происходит, все более сопоставимо с бедствием минувшей войны.

Не верьте нам!

Скромность белорусов повернулась против них. Не верьте, ради Бога, что нормально. Нужна помощь, почти как в 1944 г.

Но знаете, о чем говорят на земле белорусской, где война особенно памятна народу? О 22 июня 1941 г. Снова внезапность и неготовность и служб, и психологическая – многих и многих, от кого ждали как раз, что они-то знают, что и к чему.

И снова: смотрение в рот начальству и местному, и в центрах, и холуйское желание не портить настроение начальству, подавать информацию приятную и по-голиковски[9] прятать менее приятную.

А между тем, что может быть неприятнее, чем это – ассоциация в народе с 22 июня 1941-го?

Белорусы перескромничали, а вы нам и поверили. Ну, как же, не у нас, а в 5 км от нас. Но ветер, ветер… Он дул и дует.

Не верьте нам, нашей скромности. Белоруссия нуждается в помощи, почти как в 1944 г. К сожалению, это не преувеличение. Если открыть глаза.

Растения сейчас жирно, сыто-зеленые везде у нас – как те березы на Пискаревском кладбище[10]. Что выросли из смерти.

25.05.86

Хатынь притягивает Хиросиму.

Известно, что при рождении ядерной энергии – если иметь в виду бомбу – оказался такой акушер, как фашизм. Он спровоцировал великих физиков на эту работу. Велихов: тождество.

И там энергия эта родилась с печатью проклятия.

К ней бы надо относиться без того пиетета, который есть.

Министерские тузы не раз заявляли в эти черные для всех нас, и для Укр/аины/ и Бел/оруссии/ дни: будем строить, как строили, как было, так и будет.

А не должно бы: как было. В частности – не должна остаться монопольной одна т/очка/ зр/ения/ на эти вещи и в науке.

Если исключить саму станцию, то основ/ной/ ущерб распростр/анился/ на север, пора это осознать. И не ради того, чтобы пожалеть бел/орусов/ – им еще и это!..помочь им активнее. Да нет, у нас есть ресурсы и помогают нам, и дух/овные/ ресурсы есть у респ/ублики/-партиз/анки/. Я не хочу тут изображать/ погорельца с опаленными оглоблями.

Вопрос чисто практический: о необход/имости/ выселения новых р/айон/ов, а это сдержив/ается/, как и многое у нас: планом! Посев/ных/ работ. И хотя дядьки наши в пылище пашут стронций, плутоний (в Брест/ской/ и Гомел/ьской/ обл.), но пашут – план! Кому, кому это нужно? Разве что бюрократу, у кого бумаги и цифры плана?

Устроить двум республ/икам/ долговременную Хиросиму и делать вид, что это нечто так себе – ну, знаете!

Что произошло в Киеве. С одной стороны, не проинформировали Москву о взрыве и масштабах, а с др. – не принимали решений, ждали указаний, к/отор/ых не могло быть.

И поэтому все – с опозданием.

Мирный атом в каждый дом! – вот так.

Меняю квартиру в Киеве на комнату в любом городе мира. Не предлагать Хиросиму, Нагасаки, Минск!

Обращ/ение/-письмо М.С. Г/орбачеву/

Космонавт-ученый Феокт/истов/ еще до Ч/ернобыльской/ трагедии высчитал: один вскрытый реактор = 50 Хиросимам (по зараж/енной/ местн/ости/).

За ветром.

«Ветер, к счастью – не на Киев».

На Гомель и Минск. А позже, после 1 мая – на Гомель, Мозырь, Жлобин, Слуцк, Пинск, Брест. Неизвестно, сколько «Хиросим», но ее радиоактив/ная/ тень легла на 2,5 обл/асти/ Белоруссии/, практически на пол-Бел/оруссии/.

Это сразу лишает возмож/ности/ маневра внутри республики. Сколько могут принять сев/ерные/ р/ай/оны? А речь идет о сотнях и сотнях тыс/яч/ хотя бы детей и мол/одых/ женщин, которым рожать.

Все вним/ание/ др. республик, приглашают к себе – нашим юж/ным/ братьям. Про Бел/оруссию/ спраш/ивают/, если гов/оришь/: «А что, разве и у вас?» Но когда пытаются сами выехать: «Из Гомеля?!» Не берут.