Нужна открытая, шир/окая/ дискуссия, в усл/овиях/ гласности/. (Впрочем, спор уже начали «М/осковские/ н/овости/»)…

Чернобыльский СПИД – ослабл/яет/ иммун/итет/ системы и др., не распознает заболевания (вылавливать, предупреждать, а не списывать на обыч/ные/ заболевания).

Генетич/ески/ (рождение неполноц/енных/) – это уже начинается.

Неск/олько/ лет – лейкемия.

Через 10–20 лет скажутся раковые на тыс/ячах/ и тыс/ячах/. Опять-таки необх/одимы/ меры.

И прежде всего: не платить рубли (гробовые) и предложить/ Витеб/скую/ обл/асть/.

Не производить зараж/енные/ продукты, не размазывать по респ/ублике/ и стране.

Притом республ/ика/ в неравном полож/ении/. Во-первых, идет то, что не идет в др. р/айо/не. Хотя если уж на то пошло, съесть в Чите бел/орусское/ масло, сыр – безопаснее, чем в Бел/оруссии/. Они там не получ/ают/ [радиацию] из воздуха, воды. Поэтому логичнее и гуманнее или очищ/ать/ прод/овольствие/ лучше (есть рекоменд/ации/), но поскольку тайна – их не использ/овать/ или уничтож/ить/ (те 20 тыс/яч/ тонн). Или как раз в Бел/оруссию/ завозить чистые, ей чистые нужнее.

Я мог бы ссылаться на мнения крупнейших наших специалистов, но это были устные разговоры и я понимаю, что существуют тонкости в человеч/еских/ отнош/ениях/, страстях, поэтому буду избегать этого. Но поверьте, я не осмелился бы фантазир/овать/ от своего имени и с литер/атурными/ знаниями вмешиваться в столь специф/ическую/ науч/ную/ область. Уже был случай, когда мне казалось, что я помогу людям, скажу за них то, что им хотелось бы, но они почему-то не решаются – сказалось. Я поставил их в неудоб/ное/ положение. Если и на этот раз случится то же, уже по отнош/ению/ к ученым, специалистам, что ж, пусть извинят, слишком важная и неотлож/ная/ проблема, чтобы с этим считаться.

Неожид/анный/ поворот темы: западногерм/анские/ коммун/исты/ в двусмысл/енном/ полож/ении/: против АЭС в ФРГ, но за – в СССР.

АЭС в соц/иалистических/ странах – нас это смущает (напр/имер/, расст/ояние/ от городов).

О, эта упоенность чиновников, причастных к тайне, лишь им доступной и с высоты своей причастности смотрящих вниз!

Много мы помним из первых месяцев: вагоны с детьми, ищущие, кто их примет, потерявшие их матери. Но самое отвратительное – министр здравоохр/анения/ [БССР, Савченко Николай Евсеевич] и его окружение! Ничего не поделаешь: так это было и осталось во мне.

Я поджидал, когда меня примет человек в те дни, знавший больше других, а я искал информацию, чтобы ехать в Москву…Вошла в приемную плотная группа, в центре министр. Внесли с собой уже там, по дороге сюда начатый разговор, а потому, и не заметили человека, сидящего у окна. Впрочем, он заметил скоро и поглядывал с вопросом: кто и с чем сидит, свой, не свой? А лысенькие и толстенькие все уплотнялись возле министра и упоенно делились соображениями. Какими? Как одурачить матерей, к/оторые/ приехали в Минск с детьми, чтобы они детей оставили, а сами уехали назад. Туда, где что-то невиданно пугающее и невидимое осталось: что сказать им, что говорят и как ловко их дурачат, колхозниц. Они видели только министра, а потому меня не замечали, но министр обеспокоенно взглянул и раз и второй. Я сидел, и все, но я слышал это, и поэтому становился чем-то опасен – это заметно было по его поглядыванию.

Вошли в дверь А.Т.К.[29], министр еще раз оглянулся: иду ли я, с ними или не с ними я?

А когда через минут 40 они вышли, направился прямо ко мне (чувствовалось: сидели там, а он все прикидывал, перед кем обнаружились его дуралеи и его показали).