Инна Львовна Лиснянская Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой читать онлайн страница 52

46. И. Лиснянская – Е. Макаровой

Июнь 1991

Доченька! Получила, приехав с дачи на день, сразу 2 твоих письма. Одно еще до Японии, другое после твоего звонка в Переделкино. Оба письма чудные, ясные, толковые жизненно. Действительно, о старости надо думать загодя, хотя дай Бог тебе и через 30 лет быть такой красавицей, умницей. Перед всеми тобою хвастаю, как моя мама в последние годы – мной. ‹…› В одном из писем ты правильно почувствовала, что мне неможется. Но уже все позади. У меня вышел сигнал книги (Сов[етский] пис[атель])[81]. Думаю, что через месяц-полтора появится в магазинах. Я сильно пересмотрела свои поэтические результаты и возможности и пришла к стойкому выводу – в русской поэзии я букашка. Наверное, именно я глупо прожила свою жизнь, без пользы хоть кому-нибудь. Мне бы было сверхрадостно быть хотя бы тенью Сумарокова. И то, что ты встречаешь ивритских поэтов масштаба Сумарокова, а тем более Державина, – это большое, непомерное счастье не только для тебя, а для всего Израиля. Только вчера написала два стихотворения, надиктованные тоской по вас. Но тетрадочку с собой не взяла и помню всего три строки, нет две.

Где Вы, мои дети?
В этот час ночной
Ловит меня в сети
Дождик затяжной.

Тут я что-то переврала в строке о сетях, в Манькиной тетради лучше, чем здесь, эта строчка. Если вдруг поднапрягусь, может быть, вспомню и второй триптих. Однако это все непрофессиональная семейная ерунда. ‹…› Вчера плюнула на все и написала эти вирши. Все-таки вспомнила один триптих.

Триптих дождя

1
Дождь сегодня прыток
На семи холмах,
Душевный преизбыток
Схороню в стихах.
О том, что очень больно
К разлуке привыкать,
Свете мой настольный,
Позолоти тетрадь!
Так гадалкам руку
Люди золотят,
Когда печаль-разлуку
Охладить хотят.
Где вы, мои дети?!
В этот час ночной
Мне расставил сети
Дождик затяжной.
2
Дождь – ловец, а я добыча.
… забыла строчку
Никого уже не клича,
Наглоталась сонного.
И сегодня мне приснится
Море Средиземное,
И субботняя седмица
И вино отменное,
И короткое свиданье,
С дочкой-эмигранткою,
И волшебное сиянье
Над ее тетрадкою.
3
Дождь: это сильный Вавилон,
Я – его пленница.
Если дождит с четырех сторон,
Жизнь не изменится.
И поздновато ее менять
Речью рассеянья.
Связана с почвой грешная мать,
Словно растение[82].

Леночка, не суди строго, это просто чувствоизлияние, а не стихи. Вот еще перепишу два, какие помню, июньские, майские.

* * *
Что прошло, того и нет,
Я отпела то, что было,
Стала облаком могила,
Где посеян звездный цвет.
Ну а то, что есть, – то есть
На земле настолько близко,
Что от ангела записка –
Мне острастка, а не весть.
Ну а то, что там, вдали,
Мне и ясно, и понятно:
Солью слезной сводит пятна
Матерь Божия с земли.
* * *
Спи, мой ангел, спи мой Авель!
На дворе играют дети
В жертвы-палачи.
Кто тебя так искровавил?
Вижу кровушку при свете
Трепетной свечи.
Спи, мой ангел, спи мой Авель!
Ты с начальных дней прообраз
Убиенных без вины –
Тех, которых ты возглавил.
Слышу я твой кроткий голос
Из-под глубины.
Спи, мой ангел, спи мой Авель![83]

47. Е. Макарова – И. Лиснянской

28, 30 июня 1991

28.6.1991

Дорогая мамочка, и впрямь – сижу в Токио, в кафе, 15 минут свободного времени. Я здесь совершенно обладела от красоты, даже гора Фудзияма живая, и из нее идет дым. Словно калмык в своей шапке сидит, одна голова видна, да дым из трубки.

Красота, особенно людные места. Базар с рыбой, лавки японские. И работа. С утра до 2–3 ночи. Режиссер, переводчица и я. ‹…›

Встретили в аэропорту, у меня порвалась ручка от чемодана, режиссер нес на себе мой чемодан до поезда в Токио. Оттуда мы поехали в Осаку – 4 часа на поезде, оттуда утром обратно в Токио, опять с этим гнусным чемоданом – и вот мы идем втроем, молоденькая высокая японка – переводчица и маленький Такаши – режиссер с большим чемоданом в обеих руках. И разговоры – Баухауз, Фридл, Терезин, Вилли Гроаг, Зденек Орнест