– Ну, как оказалось, герцог Питер вполне ещё бойкий мужчина. Майкл по всем признакам его сын. И что у герцога с ромейской местоблюстительницей так не получилось?

– Нелюбовь. Или несовместимость. По-моему, они глубоко ненавидели друг друга, какая уж тут любовь. Впрочем, это их дело. Что касается моей дочери, то Энн после рождения Майкла как-то успокоилась. Хотя всё пилила меня поначалу, Сайли. Говорила, что это «лавандовый брак».

– Да. Она женщина старого воспитания, к тому же она была в этой части права. Старый герцог-то после свадьбы явно к мужчинам охладел, а Белль успокоилась только за пару лет. Как наседка была у постели мужа.

– Любовь – странная вещь. Часто необъяснимая, – сказал Бернард и, удалившись в свои мысли, замолчал.

Четырнадцать лет прошло с тех пор, как его старшая дочь уехала в Константинопольский университет. Год тысяча девятьсот двадцатый вообще был жарким. «Год трех полупрезидетнов» как шутят газетчики[1]. А Энн всегда была против этой блажи дочери. Да и он, Бернард Барух, если бы знал дальнейшее, не стал бы ей потакать… Впрочем, кого он обманывает? Ему был нужен человек при Михаиле. Человек, который может подойти близко. Но он и не надеялся, что настолько. Белль вошла в императорскую семью. Точнее через герцогиню Изабеллу Бернардовну Ольденбургскую-Барух его фамилия породнилась с русским пантократором… Тогда в 1925-м он, не доверяя брату, телеграфу и спецпосланникам-хангарам, сразу вылетел в Константинополь. Трудный был разговор с Михаилом. Странно, они вроде оба были против этого брака, но по итогу согласились что надо уважать выбор его дочери… Неисповедимы пути Господни. И вот уже завтра внуку восемь лет…

– Ты посмотрел присланные тебе документы? – прервал размышления брата Сайлинг.

– Да. И фильм посмотрел. – ответил Бернард, выходя из задумчивости.

– Мне как-то кажется, что Миша обошел нас на повороте. – иронично заметил Сайлинг.

– Ненамного. Но времени, на которое мы рассчитывали, у нас нет. – Берни уже полностью переключился на новую тему.

– Я тоже полагаю, что он впереди нас года на два-три.

– Больше, брат. Я успел навести кое-какие справки. У нас на удивление мало в этой сфере толковых физиков. Но, главное, за последние годы в Северной Америке обанкрочены и уничтожены практически все радиевые и урановые шахты. Как, впрочем, и Бельгийском Конго.

Бернард говорил это мерно и чётко.

Сайлинг усмехнулся:

– И я не удивлюсь, если узнаю имя бенефициара.

– Ты прав. Это наш «Царь Тирский». Михаил и не скрывал особо. Нам же и правительству эти бесполезные копи были не интересны тогда.

– Да. Тогда мы были заняты более щедрой жатвой. А Михаил, даже когда мы ему отказали в новых вливаниях в двадцать первом, всегда выполнял договорённости. Трудно его было не пустить на «обкоски», – заметил Сайлинг.

– Вот он на межах немногим меньше нашего и накосил, – пошутил Бернард. – Теперь же он нас этим фильмом и парадом авиации пригласил в долю…

– Ты считаешь эту Супербомбу перспективным вложением, брат? – с утвердительными нотками в голосе спросил Сайлинг.

– Да, Сайли. Конечно, эффекта от ядерного боеприпаса немногим больше, чем от трёх десятков супербомбардировщиков, но картинка эффектная, согласись. Только на ней одной можно все вложения отбить на бирже. Да и его реактивные аэропланы могут доходно пошуметь, но пока не более.

– И ты думаешь, что Михаил пустит нас в эти проекты?

– У себя нет, а здесь он не будет против. – характерная улыбка озарила лицо и глаза Бернарда Баруха. – Не чужие же люди.

– Не чужие. Даже договорились что в случае опасности нужно не за час, а хотя бы за сутки предупреждать. А лучше за неделю чтоб успеть отыграть на бирже. – Сайлинг ответил шуткой. – Надеюсь, что как принцу Паллавичини в Лондонской подворотне в двадцать первом году, нам прятаться не придётся