– Сегодня ты будешь лишь находиться в присутствии королевы, – прошептала Вордис. – Ничего не говори, что бы ты ни почувствовала или услышала. Я все тебе объясню, когда мы вернемся домой.

Домой. Слово прогрохотало, как упавшая ложка, проникнув в грудь Зои. Она не могла бы словами выразить благодарность Вордис, но мысль о том, что лишенная света каменная коробка будет ее домом, заставила Зои ощутить такую сильную боль, что она не сумела бы произнести ни звука, даже если бы захотела.

Следующий час прошел, превратившись в пустое черное пятно. Их отвели в следующее помещение, и Зои услышала шелест одеяний других Затворниц, опустившихся на колени; Вордис тихонько надавила на ее руку, показывая, что и ей следует преклонить колени. Зои не сомневалась, что в этой комнате их ждала королева – она ощутила присутствие Утук’ку, точно кто-то распахнул окно в холодный день, и ее начал бить озноб. Она подумала о серебряной маске и лишенной возраста тайне, что пряталась под ней – самое древнее живое существо во всем мире, – и ей снова стало трудно дышать. Ее кожу покалывало, и она пошевелилась, как будто собиралась сбежать. Возможно, Вордис что-то почувствовала, потому что стиснула ее руку, но потом отодвинулась в сторону, оставив Зои стоять одну, окруженную мраком капюшона.

Из дальней части комнаты воспарил голос. Кто-то пел – мужчина. Зои никогда не слышала этой песни, и слова на языке хикеда’я понимала лишь выборочно. Странно, но после долгой тишины казалось, будто звук не потревожил ни одну из других Затворниц; они все еще занимались своим невидимым делом, пока Зои стояла, стараясь не упасть, но тут вернулась Вордис и сжала ее руки, чтобы поддержать. Голос певца не прерывался, эхом отражаясь от каменных стен комнаты, и мелодия показалась Зои печальной, как трели соловья.

Безразличие королевы и ее Затворниц к присутствию певца удивило Зои, которая поразилась еще больше, когда поняла, что певец не слишком хорош, во всяком случае по стандартам, которые она узнала, пока жила в Наккиге. Голос был юным и сладким, но ей казалось, что певец допускает ошибки, заметные даже ей – нехватка дыхания здесь, неразборчивый звук там, а один или два раза он не сумел выдержать ноту. Зои знала совсем немного о музыке хикеда’я, но не могла поверить, что могущественная королева не имела возможности обеспечить себе более качественные развлечения. Она слышала лучших артистов, выступавших на фестивальных празднествах, которые устраивала жена Вийеки, леди Кимабу.

Наконец воцарилась долгая тишина, все Затворницы продолжали сохранять неподвижность, и Зои почувствовала, что присутствие королевы стало отступать, а потом и вовсе исчезло, словно окно в суровую зиму закрылось. Женщин повели обратно в каменное помещение, где они снова искупались в обратном порядке – от холодной воды к горячей. У Зои появилось множество вопросов, но всякий раз, когда она пыталась заговорить, Вордис сжимала ее руку, заставляя хранить молчание.

Когда они, наконец, оказались в своей камере, в темноте, но не в одиночестве, Зои попыталась найти безопасные слова, чтобы спросить о том, что удивило ее больше всего.

– Певец, – заговорила Зои. – Он не показался мне… таким искусным, как я ожидала.

– Он прекрасно обучен. – В голосе Вордис появились мрачные нотки.

– В самом деле? Быть может, я не так хорошо разбираюсь в хикеда’я, как думала раньше…

– Он пел любимую песню Друкхи.

Зои потребовалось несколько мгновений, чтобы понять.

– Друкхи, сына королевы? Того, кого много лет назад убили смертные?