Они проехали мимо лестницы и направились к главной резиденции, к той части крепости, что была ближайшей к горе, возвышавшейся над Наглимундом. Тут и там Жертвы казнили других пленных, но здесь они не спешили, отрубая конечности и наблюдая, как окровавленные существа пытаются сбежать, потом выводили следующего, чтобы испробовать другие варианты.

– Несомненно, это не самый эффективный метод, – сказал Пратики, и Вийеки показалось, что он впервые слышит неудовольствие в голосе принца-храмовника.

– Да, ваше высочество, так и есть. Но эти Жертвы сейчас свободны. Они развлекаются. Не беспокойтесь, мы уже отобрали женщин, которых отправим в Наккигу для рабских бараков.

Пратики медленно кивнул, не демонстрируя никаких эмоций.

– Да, конечно, – только и сказал он.

Вийеки обнаружил, что его тревожат такие ничем не оправданные пытки.

«Они наши враги, – напомнил он себе. – Если бы у них был шанс, они бы убили нашу королеву и уничтожили весь наш народ. Жалости нет места, когда речь идет о смертных».

Однако ему было совсем непросто скрыть свое смятение.

Несколько самых больших зданий в центре цитадели превратились в развалины, на земле все еще валялись трупы смертных, некоторые в доспехах, но большинство в обычной одежде. Но и эти тела уносили хикеда’я в черных доспехах. Среди трупов Вийеки видел много женщин. Попадались и дети. Даже те, что выглядели взрослыми и были в боевых доспехах, казались съежившимися после смерти и не представлялись опасными врагами, а походили на замерзших птиц, которые иногда падали с неба вокруг Наккиги во время неожиданных зимних бурь.

И вновь на память Вийеки пришли строки Шан’и’асу:

Я должен тебя убить, пока ты не убил меня. Это правда. И ты должен убить меня, или я стану твоей смертью. Мы как скорпионы в хрустальном кувшине – чтобы один выжил, другой должен умереть… Но кто создал кувшин? И кто в него нас посадил?

Говорили, что одних лишь этих строк хватило для Дворца-лабиринта, чтобы запретить все книги великого поэта. А вскоре после этого и сам Шан’и’асу исчез. Кое-кто утверждал, что поэт покинул Наккигу, чтобы отыскать лучший мир, о котором так часто писал.

Вийеки думал, что это может быть правдой, но только не в том смысле, какой имели в виду другие.

Когда рота принца-храмовника направилась к дальней части резиденции, Вийеки в первый раз увидел рухнувшую внешнюю стену и огромную массу единственного погибшего камнебура, наполовину засыпанного камнями сторожевой башни. Вокруг него столпились какие-то темные фигуры, и на мгновение Вийеки подумал, что они потревожили стервятников, уже начавших свое пиршество, огромных воздушных змеев или грифов, живущих в этих местах. Потом одна из темных фигур выпрямилась и посмотрела на приближавшихся всадников, и, несмотря на темно-алый капюшон, закрывавший лицо, Вийеки узнал Согейу, Старшую Певчую. Она ждала их приближения с неподвижностью змеи, наблюдающей за ничего не подозревающим животным, которое подходит к ее норе.

Когда их разделяло несколько дюжин шагов, Вийеки внезапно почувствовал, как изменился воздух, он показался ему более плотным и имел вкус молнии. Его кожу стало покалывать, и волосы на затылке зашевелились.

Принц Пратики также это заметил и придержал свою лошадь.

– Запах какой Песни я чувствую? Следует ли нам двигаться дальше, Кикити?

– Старшая Певчая Согейу сказала нам, что они нашли то, что искали, – ответил генерал. – Она ждет нас.

Согейу оставила других Певцов и подошла встретить принца-храмовника. Казалось, она скользит, словно ее ноги не касаются развороченной и политой кровью земли.