— Ладно, разберемся.

И они стали собираться.

— А ужин? — всплеснула руками мама, осознав, что двое гостей уходят голодными.

Но Денис и Луиза уже исчезли.

— Так и не спросила, как они познакомились, — огорчилась я.

Первая легкость после коньяка ушла, и стало понятно, что все-таки перебрала. Поэтому отправилась спать пораньше. Спать! Но стоило закрыть глаза, как я оказалась в лесу.

Ночь. Костер. Милорд Верд…

— Зачем ты приходишь? — спросил Ричард, избегая смотреть в глаза.

— Поиздеваться над собой, не иначе, — злобно отвечала я. Ведь хотела просто поспать. Что ж такое!

— Над собой?! — прорычал мужчина.

— Все-таки хорошо, что это сон, — проворчала я, усаживаясь у костра и уставившись в огонь.

— Ты считаешь, что это сон?

— А что еще…

— Тогда что же у тебя в реальности?

— Я напилась. Денис теперь с Луизой, представляешь. Император помиловал ее. Милфорд просил прощения. Ирвин лечит Феликса. А я пошла спать.

— Кто такой Феликс?

— Еще один мой приемный сын.

— И сколько у тебя детей все-таки?

— Теперь трое.

— И что потребовал император за прощение преступницы?

— Поговорить с тобой, когда ты об этом попросишь.

Ричард нахмурился.

— Я могу считать, что выполнила уговор с его величеством? — спросила у него.

— Нет, — улыбнулся он. — Я не хочу с тобой разговаривать.

— Чего же ты хочешь?

— Прочитай мне стихотворение. Как тогда. В поместье.

— Странный ты, Ричард… Говорить не хочешь, а стихи слушать… Ладно.

Я уставилась в огонь костра. Подумала. Вспомнила. И слова понеслись сквозь сумрачный печальный лес, поднимаясь все выше и выше... К звездам, наверное:

 

И ветер, и дождик, и мгла

Над холодной пустыней воды.

Здесь жизнь до весны умерла,

До весны опустели сады.

Я на даче один. Мне темно

За мольбертом, и дует в окно.

 

Вчера ты была у меня,

Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня

Ты мне стала казаться женой...

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

Проживу и один — без жены...

 

Сегодня идут без конца

Те же тучи — гряда за грядой.

Твой след под дождем у крыльца

Расплылся, налился водой.

И мне больно глядеть одному

В предвечернюю серую тьму.

 

Мне крикнуть хотелось вослед:

«Воротись, я сроднился с тобой!»

Но для женщины прошлого нет:

Разлюбила — и стал ей чужой.

Что ж! Камин затоплю, буду пить...

Хорошо бы собаку купить[1].

 

— Ты разлюбила? — вдруг спросил он.

— А ты? — сил смотреть на него не было.

— Нет, — в голосе у него были разлиты удивление и горечь. — Я понимаю, что ты свой выбор сделала. Что ты — уже не моя. Но разлюбить… Нет. Я не могу.

— Дурак…Какой же ты дурак, Ричард!

— Потому что мучаюсь из-за женщины, которая выбрала не меня?

— Потому что тебе сказали чушь, а ты поверил.

— Что же ты чувствуешь ко мне? — Я поймала на себе взгляд черных глаз.

— Обиду, — прошептала я. — Жгучую, невыносимую.

— И у тебя был повод?

— Ты издеваешься? — Я вскочила, подошла к нему вплотную. — Ты оскорбил меня. Грозился убить. И, самое главное, я до сих пор не знаю…

Я развернулась, чтобы уйти.

— Что ты не знаешь? — Ричард хватает меня за руку. Всего одно легкое движение — и он оказывается рядом. Близко. Близко-близко…

— Тогда, во время нашего разговора ты сказал, что не допустишь появления ублюдка. — Я уставилась в его глаза. — Скажи мне… Я была беременна, и ты что-то сделал, чтобы нашего ребенка не было?

Чернота глаз заполыхала алым.

— Ты не смеешь меня так оскорблять, — прошипел он, сжимая мои плечи. — Слышишь, не смеешь…

— Просто ответь. — Я закрыла глаза, чтобы остановить слезы.

— Ты не была беременна, — проскрежетал он.

— А если бы… я ждала ребенка?

— Даже умирая от ревности, когда все мое существо требовало мщения… Требовало уничтожить ту, что изменила… Я ничего бы тебе не сделал. Тем более, я не причинил бы вред своему ребенку. И уж тем более ребенку моего отца.