Преподавателей-женщин в этом мире не было, да и чему я могла учить? Русской истории?

Было скучно.

Чтобы как-то занять себя, я много гуляла по городу Роттервику, узнавая столицу империи. Город был красивый. Узкие, мощеные серым булыжником улочки, вытянутые вверх дома с красной черепицей и яркая, сочная — словно и не осень — зелень парков и скверов, которых тут было множество. Неспешно несущая воды река, что разделяла город на Нижний — в нем жили люди попроще — и Верхний. Там за узорчатыми чугунными оградами стояли особняки аристократов и находились правительственные здания. И императорский дворец. На который, правда, я смотрела издали.

А осень, тем временем, шла своим чередом. И в это воскресенье мы с мальчишками решили отправиться на прогулку в парк неподалеку. Парк примыкал к летней резиденции императора, но гражданам империи дворянского происхождения вход в него был разрешен. Все-таки я не понимала, как имперцы различали, у кого какое происхождение. Документов, действительно, никто ни у кого не спрашивал. Однако во всех случаях меня и мальчишек именовали дворянами. Интересно.

Когда я удивлялась, почему это происходит, Рэм смеялся и отвечал мне:

— По манере поведения, миледи Вероника!

Я и мальчишки спокойно миновали ворота императорского парка. Остановились полюбоваться фигурами воинственных грифонов, что венчали ворота и через равные промежутки располагались на высоченной, но изящной кованой ограде, окружавшей летнюю императорскую резиденцию.

— Черный грифон, распластавший крылья — это символ императорского дома Тигвердов, — просветил нас с Паулем Рэм. — Символ воздаваемой справедливости и победоносного властителя. Соединение острого ума и безграничной силы. Изображенный на золотом щите является к тому же гербом всей Империи Тигвердов.

— Красив, — восхитилась я. — Надменен, но красив.

— Еще и беспощаден, — покачал головой герцог маленького, но свободолюбивого государства, что издавна боролось за свою независимость с Империей.

— А у нас орел двуглавый, — пробормотал под нос сын. — Мам, а они чем-то похожи, не находишь?

— Оба обозначают могущество и власть, может, еще независимость своей страны — крылья-то расправлены, — пожала я плечами. — Цвета — золотой и черный.

— Птички, — рассмеялся мой неисправимый сын — и на этом мы влились в поток гуляющих.

  Мы неспешно пошли по дорожкам, посыпанным розоватой гранитной крошкой. Один в один как в нашем мире, например, в Петергофе. На вершине холма возвышался белоснежный замок — но к нему мы не сунулись. Пошли в противоположную сторону.

Вообще, если не слушать чужую речь и не смотреть на людей в одежде, которую у нас не носили уже лет двести, то можно было представить, что мы дома. А все произошедшее с нами — это лишь сон. Странный, но увлекательный.

Я опустилась на скамейку, опоясывающую раскидистое дерево. Рэм и Пауль посмотрели на меня насмешливо и унеслись, перед этим побросав захваченные из дома шпаги рядом со мной.

Закрыла глаза и прислушалась к звукам окружающего меня мира.

Играл оркестр — что-то на три счета, очень похожее на вальс. В кронах деревьев легко шумел ветер. С этими звуками переплетался неспешный гул голосов, в котором время от времени слышались счастливые, даже ликующие детские крики. 

Подбежал Паша… Нет, мы договорились, что здесь, в этом мире, он Пауль… Такое имя у них было. Значит, надо называть его как положено, даже наедине или в уме… Подбежал Пауль, взял со скамейки, где я сидела, шпаги — и унесся к Рэму. Фехтование было у моего сына… больше, чем увлечением. Он им жил. А Рэму хорошо фехтовать было положено по статусу. И в этом мире, как я поняла, сражались холодным оружием. И магией.