Хотя это назначение было сделано, в том числе и по совету Н. К. Гирса, старый и чуткий дипломат хвалит за такое решение молодого Царя: «Принятое Вашим Императорским Величеством решение о назначении князя Лобанова послом в Берлин представляется мне самым лучшим исходом»{656}. Гирс был прав: Император Николай II прислушивался к тем советам, которые не шли вразрез с его собственным убеждением и совестью.

В 1896 г. из письма Государя к матери можно увидеть, как трудно было ему принимать решения по кадровым вопросам: «До сих пор я себе ломаю голову, кого назначить в Вильну и право не знаю о ком и думать, кроме как о генерал-адъютанте Черткове! Осенью Игнатьев уйдёт из Киева – опять пустое место, в Финляндии уже больше года нет губернатора. Всё это не слишком весело, милая Мама́»{657}.

Государь считал, что высшие чиновники государства, не говоря уже о членах Династии, будут служить ему так же, как они служили его покойному отцу, «честно и нелицемерно», как этого требовал дух присяги. Но вскоре выяснилось, что далеко не все из них были готовы оставаться лишь исполнителями Царской воли и добрыми его советчиками. Некоторые стали полагать, что они могут если не управлять Россией вместе с Царем, то, во всяком случае, активно в этом участвовать. Особенно эти устремления стали проявляться у некоторых великих князей. Наиболее амбициозными были кланы «Михайловичей» и «Владимировичей». Они пытались не считаться с молодым Государем, оказывать на него давление. Первое время у них это получалось. Так, Великому Князю Владимиру Александровичу удалось, оказав сильное давление на Государя, добиться от него назначения командиром Гвардейского корпуса не генерал-адъютанта князя Н. Н. Оболенского, как того хотел Государь, а герцога Е. М. Лейхтенбергского. По этому поводу Николай II писал дяде 26 ноября 1896 г.: «Во всем этом инциденте виновата моя доброта, да я на этом настаиваю, моя глупая доброта. Чтобы только не ссориться и не портить семейных отношений, я постоянно уступаю и, в конце концов, остаюсь болваном, без воли и характера. Теперь я Тебя не только прошу, но предписываю: исполнить мою прежнюю волю – войти по команде с представлением о назначении кн. Оболенского командиром Гвардейского корпуса»{658}.

Но, несмотря на то, что Государь писал о себе, что он из-за нежелания портить семейные отношения остается «без воли и характера», его уступки своим дядьям, которые имели место в первые годы царствования, касались, в общем, непринципиальных вопросов. В главном Николай II, несмотря на своё глубокое уважение к Семье, сразу же ограничил деятельность великих князей военной службой: «В продолжение трехсот лет мои Отцы и Деды предназначали своих родных к военной карьере. Я не хочу порывать с этой традицией. Я не могу позволить моим дядям и кузенам вмешиваться в дела управления»{659}.

Николай II сумел поставить на место даже такого «патриарха» Романовского Семейства, как Великого Князя Владимира Александровича. Тот считал, что его возраст и близкое родство с покойным Императором позволяют ему в отношениях с новым Царём некие привилегии. Однажды, в январе 1897 г., Владимир Александрович и его жена Великая Княгиня Мария Павловна пригласили в антракте спектакля в Царскую ложу своих гостей, не спрашивая на то разрешения Царя и Царицы. Великий Князь был удивлён, когда получил от «милого Ники» суровый выговор. «Предупреждаю Тебя, – указывал Государь своему дяде в письме от 29 января 1897 г., – что я положительно не желаю, чтобы в нашей ложе, с нами сидели разные приглашенные и затем ужинали бы в нашей комнате.