В женской части дворца произошла решительная чистка. Как уже говорилось, в последние годы правления Комэй во дворце господствовала атмосфера пьянства и разврата. Чистка была настолько радикальной, что возникли опасения: а осталось ли там достаточно дам, которые могли бы обучить церемониальному делу вновь прибывших девушек? При этом почти весь старый персонал «трудоустроили» – кого-то выдали замуж, кто-то принял монашество. Биологическая мать Муцухито, Ёсико, тоже хотела уйти в монастырь, чтобы молиться за упокой Комэй, но ее удалось уговорить остаться во дворце вместе со своим сыном.

По случаю смены императора объявили амнистию. Это была давняя традиция. Считалось, что амнистия – дело, угодное самому Небу. А в начале правления особенно важно заручиться его поддержкой. В частности, были прощены наиболее решительные сторонники изгнания иностранцев, которые находились под домашним арестом. Одним из них был принц Арисугава Тарухито.

К этому времени всем стало окончательно ясно, что армия сёгуната не в состоянии справиться с войсками всего лишь одного княжества – Тёсю. Токугава Ёсинобу попытался «спасти лицо»: 23 января он получил окончательное разрешение Муцухито на конец войны с княжеством. Войны, которой в последние месяцы и так не было. В августе прошлого года военные действия были прекращены из-за траура по сёгуну, теперь мотивировкой роспуска войск послужила смерть императора. Смерти лидеров страны способствовали восстановлению мира.

Комэй похоронили на территории буддийского храма Сэннюдзи в восточной части Киото. В этом храме покоились останки многих государей, начиная с Сидзё (1232–1242). Буддийский обряд трупосожжения стал практиковаться в Японии с конца VII века. Из царствующих особ первой в 702 году была кремирована отрекшаяся от трона шестью годами раньше экс-императорица Дзито. Однако традиционный синтоистский обычай похорон предполагал положение во гроб и предание земле. Со свойственным японцам стремлением к компромиссу они придумали, как примирить это противоречие: сама заупокойная служба проводилась по-буддийски и включала в себя символическое сожжение тела, но на самом деле тело клали в гроб. Так повелось, начиная с Гокомё (1643–1654). Ввиду боязни ритуального загрязнения Муцухито не сопровождал гроб своего отца на кладбище. Две недели провел Муцухито в Траурном дворце, где, облаченный в самые непритязательные одежды, молился об успокоении души покойного.

Став центром ритуальной жизни двора, Муцухито пока что оставался заложником прежних отношений между двором и сёгунатом. В последние годы правления Комэй двор, безусловно, добился больших полномочий: Комэй достаточно часто говорил «нет» на ту или иную инициативу сёгуна. Но никакой конкретной программы по преодолению кризиса у двора не было. Комэй мог упрямиться в деле «ратификации» того или иного договора, он молился об изгнании иностранцев, но это все, на что он был способен. Пятнадцатилетний Муцухито тоже, естественно, ничего не предпринимал. Вся система власти была устроена таким образом, чтобы император ничего не решал сам. Именно поэтому юные годы нового императора никого не смущали. Предшественники Муцухито тоже всходили на трон рано: Кокаку в момент интронизации было девять лет, Нинко – семнадцать, Комэй – пятнадцать.

Став императором, Муцухито продолжал образование в совершенно традиционном духе: занимался каллиграфией и стихосложением, читал классические китайские тексты и изучал книги, посвященные дворцовому ритуалу.

А в это время по согласованию с посланником Леоном Рошем в Эдо прибыли 15 французских инструкторов для обучения сёгунской пехоты. С голландских верфей сошел заказанный сёгунатом пять лет назад военный корабль «Кайё-мару» водоизмещением в 2590 тонн. Ни одно из мятежных княжеств не могло похвастаться таким мощным судном.