– Дистанция до головного пятьдесят, скорость сближения четыре в минуту!

– С сорока открываем огонь средним калибром, – распорядился командир броненосца. – КДП, вносите поправки.

Через полторы минуты носовая башня и борт первого японского крейсера расцветились вспышками – залп лег с небольшим перелетом. А еще через пятьдесят секунд носовой плутонг левого борта самого «Ретвизана» глухо ухнул, отправляя в полет три пятидесятикилограммовых снаряда.

Еще секунд через пятнадцать звякнул звонок, и телефонист доложил:

– На первом тридцать девять, недолет два, по целику – лево три!

Пушки ухнули снова, игнорируя пенные столбы от японских снарядов, образовавшиеся на сей раз с сильным недолетом.

– На первом тридцать шесть, перелет ноль пять, по целику хорошо!

– Еще два залпа – и открывайте огонь главным калибром, – распорядился Щенснович. – Будьте готовы к тому, что после первого, край после второго залпа, японцы пойдут на разворот и попытаются удрать: всплески от наших снарядов ни с чем не спутаешь. На «телефункене»! Через двадцать секунд начинайте глушить эфир. Передадите приказ «Громобою» на преследование или мне распорядиться, Николай Иванович?

– Командуйте, капитан, командуйте. Как думаете, не уйдут?

– От «Громобоя» с его свистелками? И когда у него ямы только на четверть полны? Авизо, может, и уйдет, а вот броненосные… Нет, не убегут, господин адмирал, ни при каких обстоятельствах. Даже если «Громобою» ход собьют, у них перед нами всего два узла преимущества, а значит, с сорока до восьмидесяти кабельтовых они час отрываться будут. При десяти процентах попадания мы в них два десятка снарядов вколотим, а Дабич – все три.

Адмирал кивнул. По всем расчетам выходило, что совершившие ошибку японские броненосные крейсера подписали себе смертный приговор.

Капитан тем временем продолжал:

– И не обижайтесь вы на Степана Осипыча, господин адмирал, он и сам очень хотел во Владивосток. Опять же, пакет под императорской печатью так просто в собственные руки не дают. И ждут вас, Николай Иванович, большие хлопоты. Ну а мы под вашим флагом таких дел натворим…

Адмирал Небогатов, слегка приободренный после внезапной, как ему казалось, и уж совершенно точно незаслуженной опалы, державшей его в депрессии с самых Гавайских островов, криво усмехнулся, но ответить не успел: обе башни главного калибра жахнули так, что все в рубке инстинктивно присели.

– Что это? Как это?.. – ошеломленно произнес Камимура, упершись взглядом в гейзер, взметнувшийся перед носом «Идзумо». Его размеры не оставляли никаких иллюзий насчет главного калибра русского корабля. Такой всплеск могут оставлять только двенадцать дюймов…

– Это не «Пересвет», – с каменным лицом произнес стоящий рядом с адмиралом капитан Кацура, – это…

Грохот взрыва и треск падающей мачты заглушили слова офицера. По броне боевой рубки будто кто-то ударил гигантским молотом, и через смотровые прорези командный пост заволокло дымом занимающегося пожара.

«Слава Аматэрасу! Попадание пока только шестидюймовыми, – холодно и как-то отстраненно резюмировал мозг адмирала. – Быстро пристрелялись! Хотя чему тут удивляться? По докладам разведки, почти все комендоры русских служат сверхсрочно, а в боевых походах к наводке орудий допускаются только имеющие специальный знак отличия „За меткую стрельбу“…»

– Передать адмиралу Того: наткнулись на русские броненосцы, ведем бой, просим помощи! – скомандовал он, перекрикивая подчиненных.

– Эфир забит помехами! Передача невозможна!

– Семафор на «Тацуту»: выйти за пределы действия русского беспроволочного телеграфа, продублировать просьбу о помощи!