Нечволодов очнулся от энергичных частых шлепков по щекам. Бравый хорунжий, начальник приставленной к нему охраны, с которым они уже успели подружиться за эту недолгую дорогу, настойчиво приводил его в чувство.

– Александр Дмитриевич! Александр Дмитриевич! – энергично тряс его казак. – Ну же! Уходить надоть!

– А? Что? Доложить о потерях! – на автомате прохрипел капитан, старательно тараща глаза, чтобы картинка не двоилась.

– Крушение… Полагаю, что подстроенное… У нас двое раненых, один погибший… Сейчас, наверно, уже больше… – скороговоркой отвечал хорунжий, оставив в покое щеки Нечволодова и торопливо набивая барабан револьвера. – Потом появились эти… Со стороны Москвы, искали вас и ваши бумаги. Знали, где вы едете, начали палить по окнам… Ну мы им в ответ троих побили, двое ушли… Мы вас вытащили да к деревне поволокли, а они возвернулись с подмогой… Идти вам надо к станции, пока мы тут отбиваемся, сможете?

Только сейчас, сквозь отчаянный звон в ушах капитан услышал знакомый треск выстрелов. Опершись о руку хорунжего, Нечволодов рывком поднялся, земля качнулась, тошнотворный комок подкатил к горлу и ударил в нос.

– Вместе отобьемся!

– Не можно, – нахмурился хорунжий, – имею строгий приказ доставить вас в целости, даже ценой… – он запнулся. – Одним словом, Александр Дмитриевич, за нас не переживайте, мы люди привычные. А вы давайте, поспешайте. Может, дойдете… Тогда помощь какая поспеет… Тут же раненых и побитых страсть как много, особенно в третьем классе…

Всучив Нечволодову саквояж с документами, хорунжий осторожно подтолкнул его в спину, а сам потрусил в сторону лежащего на боку паровоза. Из его покореженных котлов извергался пар, создавая естественную маскировочную завесу. Перехватив половчее одной рукой сумку, а другой нащупывая в кармане штатный наган, капитан заковылял в сторону станции, поминутно оглядываясь на место крушения и тревожно озираясь по сторонам. Богатый на снегопады январь перелицевал ландшафт местности, превратив ее в ледяную пустыню. Постоянно очищаемая железная дорога оказалась в снежном тоннеле, а вокруг лежала белая целина. Ступив на нее, можно было провалиться по пояс, а то и с головой.

– Ничего-ничего, – скрипнул зубами Нечволодов, – бывало и похуже.

Хотя, что кривить душой, так плохо еще не было никогда. Как бы в подтверждение этого где-то сбоку раздалось бойкое гиканье, и капитан, забравшись на снежный валун, увидел вдалеке всадников числом не менее десятка, огибающих огрызающийся огнем поезд и яростно погоняющих лошадок, вязнущих в глубоком снегу.

– Заметили, черти, – обреченно простонал офицер, спрыгивая с валуна и оглядывая ровный, как стрела, снежный тоннель в поисках хоть какой-то мало-мальски приемлемой огневой позиции. – Ну хоть чуть-чуть вперед пройти, может, успею где сховаться… До станции версты две. Им по целине – все три будет… Идут медленно, но это – пока не выскочат на полотно, а как случится, там уже никакого соревнования в беге не получится. Хоть как-то задержать…

Нечволодов вытащил из саквояжа бумаги, старательно запихал их за пазуху, а опустевшую сумку демонстративно оставил на путях – хоть полминуты выиграть. Сам же, не оглядываясь, припустил со всех ног к спасительным дымам такой желанной деревни.

Впереди уже виднелся семафор и за поворотом угадывались станционные домики, но, задыхающийся от спурта по трескучему морозу, он понял – не уйти. Топот копыт по шпалам за спиной слышен был все отчетливее. Всадники уже не погоняли лошадей гиканьем – ясно было, что никуда одинокий пешеход от них не денется. «Не стреляют – значит нужен, наверно, живым…» – подумал капитан, когда от станции прямо ему навстречу выскочил двуконный возок с каким-то сооружением, покрытым дерюгой. Затормозив от неожиданности, капитан увидел на одном из пассажиров морскую форму и рванул вперед с удвоенной энергией. Именно об этом встречающем предупреждал его Мамонтов, и теперь капитан понимал, что это – его последняя соломинка, хотя к горлу подступало отчаяние: ну что могут сделать трое пеших против десятка конных?