– Не далее как вчера здесь тщательно убирали, – констатировал Кошко, проведя пальцем по крышке бюро.

– И не только пыль, – продолжил Герарди, вороша клюкой в печи, – последний раз топили явно бумагой – пачка даже в золу не рассыпалась…

– При этом хозяева не торопились, все аккуратно сложено. Никаких следов спешки, – заключил Кошко.

– Александр Иванович, – обратился Герарди к Гучко, – посидите, пожалуйста, тут, поизображайте местного клерка, заодно поизучайте содержимое ящиков, а мы с Аркадием Францевичем прогуляемся по остальным помещениям.

Из-под массивного конторского стола, куда Гучков залез в поисках какой-либо случайно оброненной или забытой бумажки, его вытащил настойчивый стук в дверь. На пороге стоял моложавый франт, одетый по последней парижской моде, явно не клерк и не коммивояжер, которого можно было бы представить служащим в этой скромной конторе. Редкая пока еще бородка клинышком плохо сочеталась с гусарскими, закрученными вверх усами, а учтивое выражение лица – с холодными серыми глазами, глядящими поверх собеседника.

– Простите за вторжение, – на прекрасном немецком, с легким акцентом произнес незнакомец, насмешливо оглядев помятого и замызганного Гучкова, – я без предварительного доклада ввиду срочного дела. Когда бы я мог увидеть господина Вюртсшафтпруфера?

– Да-да, конечно, – автоматически кивнул Гучков, мучительно соображая, как в таких случаях полагается себя вести, – а как вас представить?

– О! Не утруждайтесь, – махнул тростью гость, усаживаясь в кресло. – Просто доложите, что прибыл гонец со срочным сообщением от Фалька… А вы, судя по акценту, тоже не здешний? Польша? Соратник пана Пилсудского? Угадал?

– Господи, какая встреча! – раздался неожиданно над ухом Гучкова торжествующий голос Герарди. – Князь Оболенский, флигель-адъютант его величества собственной персоной! Вот уж никак не ожидал вас здесь увидеть!

Оболенский вскочил, как будто внутри его разжалась пружина, лицо моментально стало пунцовым, а пальцы, сжимающие набалдашник трости, побелели от напряжения.

– Спокойно, господин капитан, спокойно, – уже другим, металлическим тоном прозвучали слова жандарма, мягким, приставным шагом перемещающегося ближе к князю и держащего на уровне пояса крошечный браунинг. – Зачем нам здесь, в таком тихом месте, скандал? Ну так, что хотел поведать господину Вюртсшафтпруферу герр Фальк?

– Господа, вы меня неправильно поняли, – натужно улыбнулся Оболенский, на лбу у него моментально выступила испарина, – это была шутка. Я со специальной миссией его величества отправлен в Данию к полковнику Мадсену.

– Ну да, ну да, – охотно согласился Герарди, – а в Потсдам заехал, спросить, как быстрее добраться до Копенгагена…

– Вы мне не тыкайте, господин жандарм! – с вызовом бросил Оболенский. – Вы мне не ровня!

– Да где уж нам, – ухмыльнулся поручик. – О! А вот и корнет возвращается! Сейчас с вами будет беседовать тот, чей титул вполне сопоставим с вашим. Надеюсь, что…

Это было последнее, что успел сказать Герарди. Воспользовавшись тем, что он перевел взгляд на окно и на мгновение потерял бдительность, Оболенский нанес поручику молниеносный удар тростью в солнечное сплетение, а вторым движением швырнул ее в Гучкова. Спрятавшись под стол от летящего предмета, Александр услышал грохот распахивающейся настежь двери.

– Корнет! Задержать! – сдавленный хрип Герарди перекрыл звуки сухих, как треск ломающихся деревьев, выстрелов…

– Князь, вы меня разочаровали…

Щетинин виновато развел руками.

– Все произошло слишком быстро! Сначала грохот дверей, потом он мчится прямо на меня, и через мгновение я сам уже лечу кувырком и слышу ваш голос: «Стрелять!» Ну и высадил всю обойму в белый свет, как в копеечку, не успев даже приземлиться…