Так что Крутенков наш, точно наш. И Грабовский наш. И многие другие, еще не сознающие себя имортистами, с радостью увидят, что их время пришло.
Я ткнул в сиреневую кнопку на клаве.
– Александра, отыщи, пожалуйста, Вертинского… Как отыщешь, сразу же сообщи.
Я не успел отключиться, как ее голос деловито и вместе с тем щебечуще произнес:
– Он в кремлевской библиотеке этажом ниже. Вызвать?
– Пригласи, – поправил я. Добавил с восхищением: – Ты просто чудо. Такая молниеносность!
– Стараюсь, – ответила она скромно. – Через пять минут будет здесь. Прямо к вам или пусть ждет?
– Прямо ко мне, – разрешил я.
ГЛАВА 7
Недостаточно, сказал я себе почти вслух, во всяком случае, пошевелил губами, что довольно нелепо, если за мной кто наблюдает, недостаточно просто объявить себя имортистом, надо что-то делать практически полезное для имортизма. Просыпаясь, мы всегда делаем выбор: чем заняться? Нужно всегда принимать во внимание будущее имортизма: что из планируемого идет в русле имортизма, что ему вредит?
Имортизм – это религия, направленная на ускорение научного и технического прогресса. И хотя будущее строится вроде бы только руками инженеров, однако же без Цели они могут зайти далеко и не в ту сторону, так что стойкая Вера необходима.
Имортизм – это всеобщая религия, в ней не обязательно быть альтруистом, можно работать ради своего процветания, но обязательно, чтобы результатами вашего успеха смогли пользоваться все желающие.
К сожалению, все религии дают ощущение значимости и цели нашего бытия, однако подавляют интеллект, а прогресс вообще готовы остановить вовсе. Имортизм же ориентирован именно на интеллект и прогресс человеческого общества, на ускоренное технологическое развитие.
Имортист стремится к все большему развитию интеллекта, мудрости, к накоплению знаний, неограниченному сроку жизни. Все препятствия, которые мешают развитию имортиста: политические, культурные, биологические, религиозные – считаются подлежащими устранению.
Вертинский появился малость растрепанный, мне он показался взволнованным, лицо раскраснелось, глаза бегают, я поинтересовался:
– Надеюсь, вас не под конвоем?
– Почти, – отмахнулся он и вздохнул с завистью: – У вас там много… интересного. А я, знаете ли, буквоед. Интересно, какими зигзугами ходит мысль, что выдает подлинные шедевры юридической глупости… А что это у вас такое лицо, будто зуб болит?
– Это я каноны имортизма повторял, – признался я. – Чтобы не забыть. Садитесь, пожалуйста. Хотите кофе?.. Александра, принесите, пожалуйста, сливок… Прекрасно, Иван Данилович, дело в том, что как раз и надо в самом срочнейшем порядке совершить… сотворить, как правильно, провести реформу всей юриспруденции! Это я вам уже говорил там, на Кремлевской стене, помните? Так вот, приступайте. И все нынешние дурацкие законы пересмотрите, две трети надо выбросить вовсе, остальные перекроить…
Его плечи передернулись.
– Нынешние или дурацкие?
– Дурацкие, – сказал я. – А что, вы сомневаетесь?
– Нет, но…
– Так делайте!
– Да, но… Как-то я себя не представляю в роли законотворца.
– Зато хорошо представляют себя те, – сказал я недобро, – которым бы только общественные туалеты чистить. Они и составляют, пока умные да совестливые мнутся и стесняются. Насоставляли, спасибо! Помните, Гельвеций утверждал, что реформу нравов надо начинать с реформы законов? Старик говорил красиво, но тут дал маху. Реформу нравов начинают с создания веры, религии, учения или просто моды, а закрепляют уже в законах. Что мы и должны сейчас сделать.