Требование выкупа, подумала она, – худший из возможных вариантов. И вовсе не потому, что «ничего нет». Похитителям, сумевшим урвать свой куш, ребенок не нужен. А возвращать его… сложно. Проще убить. Если все ради выкупа – могли и сразу…

Сердце кольнуло ледяной иголочкой. Стоп. Не время. И сразу – нет, если не полные идиоты, то вряд ли уже убили. Вдруг осиротевшая семья потребует подтверждения, что ребенок жив? А подтверждение – это видео или как минимум фото с какой-то привязкой, с маркером, указывающим время. Так что нет, рано пугаться. Сейчас мальчик еще жив.

– Погодите. Вы сказали – «они»? Та женщина была… не одна?

– Н-не знаю. Там еще кто-то мелькал… не знаю. Путается все.

– Вспоминайте.

Женщина вдруг как будто взорвалась:

– Зачем вы тянете время? Почему вы не ищете Лели-ка?! Вы должны его искать, а вы…

– Эля…

– Что – Эля?! У меня пропал ребенок! Он сейчас… где-то! Он напуган! А вы… вы… сидите тут и спрашиваете одно и то же!

– Эля, это, видимо, жестоко звучит, но возьмите себя в руки. Сейчас от вашего самообладания зависит жизнь и здоровье вашего ребенка.

– У вас нет сердца!

– Сердце тут не поможет. Вы, похоже, лучше меня знаете, как мы должны искать вашего мальчика. Как?

– Н-не знаю… Но надо же что-то делать, а не сидеть тут! Это вы должны знать – как! Это ваша работа!

– Вот и не мешайте мне делать мою работу. Хотя бы не мешайте. Если уж не желаете помогать.

Женщина сникла так же мгновенно, как и вспыхнула:

– Я… как же… я желаю…

– Тогда выбирайте. Либо вы рыдаете и обвиняете меня и всех на свете, либо берете себя в руки и помогаете.

Это было жестоко. И девочку эту было жаль до комка в горле. Но время, время… Арина физически чувствовала, как стремительно и неотвратимо убегают секунды, минуты… Да, статистика, утверждающая, что, если похищенного не найти в первые двадцать четыре часа, вероятность его спасения падает почти до нуля – да, это всего лишь статистика. И случаи бывают… разные. Но скучное слово «статистика» означает… большинство. Хотя именно этот случай, скорее всего – не статистический. И надежда – есть. Пока еще есть.

Эля была к похитительнице ближе всех. И пусть она клянет бессердечную следовательшу – потом. Арина переживет. Сейчас нужна информация. Любая. Сейчас пусть вспоминает.

Жестоко. Но вроде помогло.

– Но как же я могу…

– Вспоминайте все до мельчайших деталей. Почему вы сказали «они»?

– Я не знаю! В кино всегда говорят «похитители». Я… не знаю. Я не помню, не заметила! Может, и был еще кто-то! Я же не смотрела… Если бы я его на руках несла! Но он большой уже, тяжело. Или за руку вела бы! Ничего бы и не было! Недаром кольцо пропало! – в голосе опять зазвенели слезы.

– Какое кольцо?

– Мне его Гера подарил, когда предложение делал! Я их вместе ношу, – она показала палец с золотым ободком. – У нас вот это называют обручальным, а в Англии, я читала, это венчальное называется, а обручальное – то, которое дарят в день помолвки. Только я его не всегда надевала. Оно с камушком, я боялась Лелика поцарапать, понимаете?

– И оно пропало? Давно?

Эля закивала:

– Давно. Нет, не очень. Не знаю… Я… путается все. Я Гере боялась сказать, он и не следит, что там у меня в шкатулке.

– Он бы рассердился, если бы узнал?

– Конечно!

– Давайте все-таки закончим с описанием той женщины. Как она выглядела?

– Я же ее почти не видела. Так быстро все случилось. Она такая… такая… ну… обыкновенная. Юбку помню. Длинная, широкая, темная, вроде синяя, что ли, или зеленая. Кажется, в цветочек. Или, может, штаны. Знаете, такие… вроде шаровар. Сверху майка, ну, футболка. Зеленая.