– Эй, Уэсли, – сказал он, оглянувшись на кокпит, где лежал укрытый одеялом негр. – Ты как там?

– Господи, – сказал Уэсли. – Хуже некуда.

– Это еще цветочки. Вот начнет доктор зондировать рану, тогда да, – ответил ему Гарри.

– Вы не человек, – сказал негр. – Нет в вас ничего человеческого.

Старый Уилли не подкачает, думал Гарри. Старик что надо. Мы правильно делаем, что возвращаемся вместо того, чтобы ждать. Глупо было ждать. Меня так тошнило и до того кружилась голова, что я совсем соображать перестал.

Впереди уже виднелись белые стены отеля «Ла-Конча», радиомачты и городские дома. А вон и автомобильные паромы у дока Трумбо, который придется обойти, чтобы попасть в Гаррисон-Байт. Тот еще старик, этот Уилли. Задаст им по первое число. А интересно, что за птицы у него на лодке? Проклятье, как же мне сейчас плохо. Все так и кружится перед глазами. Это хорошо, что мы поехали. Хорошо, что не стали ждать дальше.

– Мистер Гарри, – сказал негр. – Вы уж простите, что я не подсобил с товаром.

– Ладно, чего там, – сказал Гарри. – Что за спрос с подстреленного негра. Ты все-таки славный негр, Уэсли.

Сквозь рев моторов и громкий плеск днища на воде он слышал странный гул в собственном сердце. Так бывало при всяком возвращении домой. Лишь бы руку спасли, думал он. Она мне еще ох как пригодится, эта рука.

Мы все сидели у Фредди в баре, и тут заявляется этот тощий долговязый адвокат и говорит:

– Где Хуан?

– Еще не вернулся, – сказал кто-то.

– Нет, вернулся, я точно знаю, и мне нужно его повидать.

Гарри говорит:

– Ну еще бы. Вы же сами его и выдали, подвели под суд, а теперь собрались его защищать. Нечего сюда ходить, вынюхивать, где он. К себе в карман загляните: может, он там.

– Это вам бы держать карман шире, – сказал адвокат. – У меня для него работенка есть.

– Ну так ищите его в другом месте, – сказал Гарри. – А тут его нету.

– Да говорю же, у меня для него работа есть, – сказал адвокат.

– Нет у вас никакой работы. Зараза вы и больше ничего.

Тут вваливается тот косматый старик, что торгует резиновыми забавлялками, спрашивает четверть пинты, Фредди ему наливает, он затыкает бутылку пробкой и выскакивает с ней обратно на улицу.

– Что с рукой-то? – спрашивает адвокат у Гарри.

А у того рукав подколот к самому плечу.

– Она мне не нравилась, вот и отрезал.

– Сами отрезали, или помогал кто?

– На пáру с доктором, – говорит Гарри. Он много выпил, и у него зашумело в голове. – Я сидел, а он резал. Если б людям оттяпывали руки, когда они забираются в чужие карманы, у вас бы давно не было ни рук, ни ног.

– Что ж такого с ней приключилось, что отрезать пришлось? – спрашивает адвокат.

– Вам-то что за дело? – отвечает Гарри.

– Да так, просто интересуюсь. Что же случилось и где вы были?

– Что вы ко мне привязались? – спросил Гарри. – Вы сами знаете, где я был и что случилось. Поменьше трепите языком и отстаньте от меня.

– Я хочу с вами поговорить, – сказал ему адвокат.

– Ну, говорите.

– Не здесь. Давайте отойдем.

– Зато я не хочу с вами говорить. От вас ничего хорошего не дождешься. Зараза вы.

– У меня кое-что есть для вас. Кое-что хорошее.

– Ну допустим. Разок послушаю, – говорит ему Гарри. – Так о чем речь? О Хуане?

– Нет. Не о Хуане.

Они обогнули стойку, устроились в сторонке, за отдельным столиком, и пробыли там довольно долго. Пока они там сидели, пришла дочка Толстухи Люси с той девушкой из их заведения, с которой она всегда ходит, они подсели к стойке и спросили кока-колы.

– Говорят, таким, как вы, запрет вышел гулять по улицам после шести вечера. И в барах показываться тоже, – сказал Фредди дочке Толстухи Люси.