– Родители моего экс-супруга живут ужасно! Просто ужасно! Трудно поверить, что в наше время такое еще возможно, – рассказывала мама недавно своим гостям. И тут она стала описывать кухню и комнату бабушки и дедушки. У них даже крана нет – моются в пластмассовом тазу. А в комнате ни проехать, ни пройти – две огромные кровати и четыре шкафа, доверху набитые всяким старьем. А под кроватями еще какое-то барахло: чемоданы, баулы, картонки, ящики.

– И представьте себе, в этой тесной каморке, заставленной ненужными вещами, стоит еще маленький столик. Другого у них вообще нет. А на нем громадный букет искусственных роз ярко-розового поросячьего цвета!

Ильза сидела рядом с мамой. Глаза у нее стали узкие-узкие, как у кошки. У Ильзы, когда она злится, глаза всегда как у кошки. Но мама даже и не заметила Ильзиного кошачьего взгляда. Она обернулась к Ильзе и спрашивает:

– А может, у них теперь уже другой букет на столе стоит?

– Пойди и посмотри, если это тебя так волнует! – вспыхнув, бросила Ильза и выбежала из комнаты.

Мама удивленно поглядела ей вслед, а гостья сказала, что девочки в переходном возрасте всегда очень трудны.

Тогда мама стала спрашивать меня. И я уже собиралась ей ответить, что бабушка сменила розы на три пластмассовых ириса, но не успела еще и рот раскрыть, как Курт крикнул:

– Да прекрати ты, черт побери, Лотта, обсуждать такие вещи!

И мама тут же переменила тему. Я пошла в нашу комнату. Ильза сидела за письменным столом и покрывала ногти мертвенно-зеленым лаком. Она дрожала от злости, и зеленый лак то и дело попадал ей на пальцы.

Она сказала, что мама ее просто заводит. Ей просто дышать нечем, когда мама начинает вот так выступать.

– А ее итальянское зеркало в спальне, – не унималась она, – точно такая же мерзость, как бабушкины розы! Только стоит куда дороже! Мама воображает, будто что-то собой представляет – потому, что нашла себе мужа с квартирой в шесть комнат!

Я хотела успокоить Ильзу и сказала:

– Ты права, но волноваться из-за этого нечего.

– А ты вообще хладнокровная рыба! – взвилась Ильза и наговорила мне еще много всякого, но я все равно знаю, что она так не думает. Когда Ильза разойдется, она машет руками как бешеная.

Она задела флакон с лаком для ногтей, и он перевернулся. Мертвенный лак пролился на письменный стол. Я хотела его вытереть, но его разве вытрешь! Письменные столы у нас совсем новые. Я боялась, что мама из-за пятна будет ругаться. Я принесла растворитель и вылила его на пятно, но в растворителе, оказывается, есть ацетон, а от него сошла полировка, и опять получилось пятно, только еще больше.

– Ну вот, поправила дело, растяпа! – прорычала Ильза.

Никогда я не могу как следует разозлиться. Даже если со мной вот так обращаются.

Я сказала:

– Да не волнуйся ты! Я скажу маме, что это я виновата.

– Спасибо, обойдемся!

Она сказала это как-то так, что я поняла – нет, это она не воображает, это она всерьез.

– Но ведь мама знаешь как разойдется! Жутко! – сказала я.

– Ну и что? Пусть ее! Если мне это чересчур надоест, я вообще уйду!

До меня даже не сразу дошло. Я подумала, что она тогда просто уйдет в другую комнату. Или в туалет. Я и сама там часто отсиживаюсь, когда мама слишком долго меня ругает.

Но тут Ильза сказала:

– Я и так сыта по горло. У меня это все давно уже вот где сидит! Прямо хоть ори!

Я принесла из кухни мокрую тряпку и вытерла письменный стол. Красивее он от этого не стал.

– Куда же ты собираешься уйти? – спросила я.

– Да тут тысяча возможностей, тысяча!

Но прозвучало это так, будто ни одной возможности она назвать не могла. И я не стала ее больше расспрашивать.