– Дед Пахомов на этот счет приводит английскую поговорку: «Знакомый черт лучше незнакомого».

– Считаешь, что это дело рук залетных гастролеров?

– Не сомневаюсь, но не могу понять, с какой целью совершено убийство. Безобидный Царьков был гол как сокол. Никакой наживы убийцы от него не могли получить.

– Он много книжек наиздавал, а обыватели считают, будто авторы гребут деньги лопатой…

– Да в нашей округе малолетние пацаны и те знали, что Гоша только издает книги, но ни хрена за них не получает. Царьков бескорыстно раздавал свои произведения с автографами направо и налево.

– Даже не пытался их продавать?

– Кому они нужны, кроме самого Гоши?.. – Кухнин, повертев в руках поднятую с земли щепку, отбросил ее в сторону. – Вертится у меня мыслишка: не связано ли это убийство с бизнесом Софии Михайловны? Допустим, рэкетиры вымогали у Царьковой куш, но она отказалась бросать деньги на ветер. Чтобы запугать строптивую бизнесменшу, гангстеры прикончили бывшего мужа. Подтвердить или отвергнуть такую версию может только София Михайловна.

– Ты проконтролируй, когда она вернется из-за границы, и сразу сообщи мне. О других наблюдениях тоже незамедлительно информируй.

– Об этом мог бы и не напоминать.

– Лишнее напоминание не повредит, – Голубев протянул Кухнину руку. – Будь внимателен, Анатолий. Поеду к Пахомову. Может, дедок уже вернулся с рыбалки.

Пахомов оказался ростом и богатырской комплекцией под стать Кухнину, только возрастом был раза в два старше участкового. Седой как лунь старик в брезентовом рыбацком наряде сидел на крыльце своего дома и приматывал изоляционной лентой к длинному бамбуковому удилищу катушку с капроновой леской. Когда Голубев представился и передал привет от Антона Бирюкова, Андриян Петрович откровенно обрадовался:

– Не зазнался на прокурорской должности Антоша! Помнит земляка, а?

– Помнит, – сказал Слава.

– Как здоровье у Антона Игнатьевича?

– Не жалуется.

– Молодец! У него крестьянская закалка. Школьником, бывало, таскал на горбушке мешки с пшеницей наравне с мужиками. Бирюковская порода жилистая. Антошкин дед Матвей сто пятнадцать лет прожил. Папаша – Игнат Матвеевич, мой ровесник, до сей поры хворями не страдает. Наведывался я нынче к нему в Березовку. Погостевал, окуней на Потеряевом озере вместе половили. Правду сказать, рыбалка стала намного хуже, чем в былые годы. Паскудники браконьеры даже пиявок в водоемах поубивали электрическими удочками. Придумал какой-то изверг эти приспособления! Вся живность от них гибнет. Сегодня полный день провел на пруду, а добыча – сиротская. Полтора десятка карасей изловил да одного отчаюгу карпа упустил. Здоровенный карпина брался. Прочная леска, будто паутинка, лопнула.

– Андриян Петрович, я приехал к вам по делу Георгия Васильевича Царькова, – осторожно сказал Голубев.

Румяное от солнцепека лицо Пахомова стало хмурым:

– Мотя Пешеходова, как сорока на хвосте, успела передать мне нехорошую весть. Царьков-то, догадываюсь, погиб?

– К сожалению, так.

– Вот печаль-то какая… – старик покачал белой головой и посмотрел Славе в глаза. – Тебя как зовут?

– Вячеслав.

– А по отчеству?

– Дмитриевич.

– Во внуки мне годишься. Не осерчаешь, если буду на «ты»?

– Не осерчаю.

– Ну, садись рядком да поговорим ладком.

Чтобы Пахомов не увел разговор в сторону, Голубев, усевшись на крыльцо, сразу сказал:

– Следствию нужны факты, позволяющие раскрыть серьезное преступление.

Старик, задумавшись, поджал обветренные губы:

– Ницше говорил: «Фактов не существует, есть только интерпретация». Исходя из этого, Вячеслав Дмитриевич, об одном и том же явлении можно услышать разные суждения. Согласен или станешь возражать?