Самой перспективной подсказкой сыщику виделся «Маскарад». Все очевидно: отравление из-за ревности. Правда, убийца – муж, а жертва – жена, но… Платон пролистнул сборник сказок и нашел изображение Шамаханской царицы… А что? Молодая коварная красавица женит на себе богатого старика и травит его. Чем не гипотеза? Тем более что Гоголь и де Труа не предлагали никаких альтернатив, а Стивенсон и подавно. Хотя… Доктор Джекил. Ну, конечно! Английский доктор!

Платон сорвался с места и спустя пару минут уже стучался в комнату Адама Бота.

– Отчего умер Литке? – спросил он с порога.

Доктор Бот, высокий поджарый мужчина неопределенного возраста, с бесстрастным строгим лицом и блекло-рыжей шевелюрой, спокойно и лаконично ответил с легким британским акцентом:

– Остановка сердца вследствие грудной жабы [7].

Бот гостеприимно указал молодому человеку на стул, единственный в его маленькой, похожей на морскую каюту комнате, а сам сел на узкую походную койку.

– Могло это быть отравлением? – задал новый вопрос Платон.

Доктор пожал плечами.

– Я сделал вскрытие, но анализ содержимого желудка не проводил.

– Значит, могло, – резюмировал Платон. – Как по-вашему, доктор, кто имел причины желать Ивану Петровичу смерти? Вы же семейный врач и посвящены в семейные тайны.

Бот усмехнулся:

– Тайны, известные доктору, малоинтересны для сыщика. Что вам даст перечень недугов, с которыми ко мне обращались? А лечить мне случалось каждого: Ивана Петровича от больного сердца, его жену от мигрени, дочь от истерии, зятя от сенной лихорадки, сына от похмелья, брата от подагры, невестку от несварения желудка. У нотариуса я врачевал бессонницу, у дворецкого – ревматизм, у кухарки – женские боли. Даже наш Аполлон – Борис Сомов – и тот обращался ко мне за помощью, когда натер новыми туфлями кровавые мозоли. Если в обществе появляется врач, у каждого находится своя хворь. Вот увидите, молодой человек, и вам не избежать этой участи.

Платон перебил философские пророчества доктора:

– Чем лечат мигрень?

– Уксусными примочками, травяным сбором, а в тяжелых случаях я даю Софье Романовне малые дозы лауданума.

– Это опиумная настойка?

– Да, и ею можно отравить. Но вы напрасно подозреваете Софью Романовну. Она благороднейшая особа, истинная королева.

– Царица… – пробормотал Платон и, поблагодарив доктора, направился к вдове.

Софья Романовна приняла его в своем будуаре, светлом и воздушном, наполненном тонким ароматом пармской фиалки.

– Я знаю, что первая в списке подозреваемых, – мягким глубоким голосом проговорила вдова. – Молодая женщина выходит за богача старше ее на сорок лет. Понимаю, как это выглядит…

Вдова скорбно улыбнулась. Платону даже показалось, что на ресницах у нее блеснули слезы, но величественная женщина взяла себя в руки и продолжила:

– Я искренне любила мужа! Да, в моем чувстве было больше уважения, чем страсти, но и этого достаточно, чтобы быть любящей женой.

Софья Романовна порывисто поднялась и поворотилась в сторону висящего в углу киота.

– На образах клянусь, – проговорила она, истово крестясь, – в смерти мужа моей вины нет, и зла я ему никогда не желала.

Никак не ожидавший от царственной дамы бабьей божбы, Платон растерялся.

– Я вовсе не считаю… – он запнулся, чувствуя неуместность своих оправданий, и торопливо спросил: – Мадам, вы кого-нибудь подозреваете?

Вдова вернулась в свое кресло и после недолгого раздумья заявила:

– Не желаю опускаться до сплетен и наговоров. Скажу лишь, что на вашем месте искала бы убийцу среди тех, кого искушала бесценная коллекция Ивана Петровича. Просмотрите его бумаги, ответ наверняка в них. Я велю секретарю все вам передать, а также ответить на любые ваши вопросы. От Бориса у мужа секретов не было.