Включить задний ход не получилось. Сад обладал удивительным свойством меняться. Так, где секунду назад была дорожка, теперь прорастала раскидистая яблоня. Сад с каждым последующим шагом превращался в лабиринт, а с ветвей через листву на чужака смотрели хищные женские глаза.

Алконост и Сирин ― крупные птицы размером с орлов, но с головами женщин обладали чарующим голосом, только Алконост дарил своим пением счастливое забытье, а Сирин скоропостижную смерть. С учётом того, что и забытье в конечном итоге заканчивалось тем, что человек сходил с ума, обе стоили друг друга. И сейчас эти неравные особы в количестве не одного десятка сверлили Генри взглядами.

Атлас ускорился. Птицы напряглись. Он целенаправленно не смотрел им в глаза, чтобы не провоцировать ― те нервно ёрзали на месте, оглушая сад клёкотом. Он петлял между деревьев, ныряя под низкие ветки ― Алконосты расправили свои чёрные крылья, Сирины белые. Он случайно наступил на упавшее яблоко, раздавив его ― они открыли рты…

Генри поспешно зажал уши руками, начав напевать себе под нос что-то совершенно абсурдное: с глупыми словами и прилипчивым мотивчиком. Где он вообще услышал эту песенку, Атлас сам не знал. Да это было и неважно. Главное, благодаря ей получалось перекричать смертельное пение.

Птицы сорвались с мест. Им не нравилось равнодушие к их творчеству. Они резво спикировали вниз, хлеща его крыльями по лицу. До крови царапали острыми когтями руки ― всячески старались, чтобы Атлас отнял их от ушей. Сзади клубилось настоящее грозовое облако. Магические птицы собирались в стаю, намереваясь проучить невежду. Ещё пара секунд и в его спину должны были впиться десятки когтей…

Генри выскочил на открытую поляну с единственной яблоней по центру. Огромной и настолько плодовитой, что усыпанные ветви накренились до самой земли. По тёмной коре пробирались наверх белые крупные вены, теряющиеся в вышине. Атлас уже было подумал, что вот тут-то ему придёт конец, слишком уж открытое пространство, без проблем можно заклевать до смерти, но стая внезапно отступила. Кружилась в стороне, но нападать не нападала.

Почему, стало понятно, когда Генри встретился взглядом с немигающими зрачками. Гамаюн. Вещая птица Гамаюн. Прародитель волшебных пернатых и их беспрекословный лидер. Единственный, кто имел мужские черты. Гамаюн не баловался гибельными серенадами. И Сирины, и Алконосты уважали Гамаюн, и на его территорию никогда бы не посягнули. Потому и держались сейчас в стороне.

– Здравствуйте, ― поздоровался Атлас. В глубине его сознания вспыхнули забытые знания: Гамаюн птица мудрая, всё знающая и требующая уважение к себе. Не поклонишься ― обидится. Очень сильно обидится. Делать нечего ― Генри отвесил глубокий поклон.

Огромное создание, сидящее чуть выше уровня человеческого роста, встрепенулось, от чего по оперению оттенка индиго прошлась золотистая рябь. А затем птица открыла рот:

В чертогах мертвеца,

Сокрыта тайна девяти печатей.

Лишь жертву принеся,

Возможно то проклятье снять.

Век божественный долог,

И в том бессмертие его.

Но власти миг печально короток,

Изгонит беса смелость одного.

На плаху голову сложив,

Готов ли жизнь за жизнь отдать?

В порыве гнева не забыв,

Кто настоящий враг, а кто слуга.

Гамаюн замолк, демонстративно отвернувшись. Надменная птица явно более не собиралась уделять своё драгоценное время какому-то там мимо проходящему парню.

– Э, спасибо, ― озадаченно поблагодарил Генри, делая пробный шаг к белой яблоне, за которой угадывалось узкая тропка.

Гамаюн не шелохнулся, лишь подозрительно сверлил его спину взглядом, опасаясь, что тот решит сорвать волшебное яблоко. В отличие от молодильных, которые росли в соседнем королевстве и охранялись Жар-птицами (именно оттуда, собственно, одна особь и была похищена), эти дарили мудрость.