По ночам я лежу и думаю – там, дома, на другой стороне планеты, художники по-прежнему продают картины с изображением Сити на разбитой мощеной площади нашего убогого города. «Сити днем» – подвесные мосты в золотистом коконе солнца; «Сити ночью» – огни машин и неоновые скелеты высоток во тьме. Наивные. Они ни разу не видели Сити. Я-то знаю, какие здесь дни: все мосты, все улицы и площади облеплены ситизэ́нами, ленивыми и прожорливыми, как личинки стрекоз, а гигантские башни всегда заслоняют солнце. И я знаю, какие здесь ночи: они светлее, чем дни. Той спокойной и непроницаемой тьмы, что малюют наши художники на картинах, в Великом городе не бывает… Сияющие слоганы, неоновые заклятия повсюду. «Ты не обязан жить в Сити. Но если ты живешь в Сити, ты обязан быть счастлив». «Великий город: толерантен к твоим богам, взыскателен к твоей обуви». Этот город не рекламирует себя, он собой упивается.

…А там поэты по-прежнему пишут про Сити томительные верлибры. Там писатели отправляют героев, лирических и не очень, на улицы Великого города. Там студенты изучают «образ Сити» в творчестве классиков. Там философы рассуждают о роли Сити в истории. Там политики и экономисты рассуждают о роли Сити в финансовом кризисе. И ни у кого из них в паспорте нет действующей визы Сити, а тем более вида на жительство.

У меня пока есть.

Молодые режиссеры снимают про Сити кино на киностудиях в Праге или Мумбаи. Там, дома, мы не смотрели молодых режиссеров, мы смотрели сериалы, произведенные в Сити. В основном они были сделаны в павильонах – говорящие головы, бесконечные диалоги, снятые обычной «восьмеркой». Но мы ждали, что промелькнет в каком-нибудь кадре Великий город. И мы слушали диалоги без перевода – учили язык, ловили сленговые Сити-словечки, чтобы потом использовать их в социальных сетях…

У меня в фейсбуке каждый третий пост был про Сити. Кто-то просто выкладывал фотки с видами Сити, сворованные у тех, кто действительно видел Сити. Креативные стареющие пацанчики – из тех, что носят потасканные футболки с принтами (Сити днем, Сити ночью) под дорогим пиджаком, – остроумно и тонко описывали свою причастность к неким простым житейским коллизиям, которые вряд ли могли быть возможны где-то еще кроме Сити. И вворачивали сленговые Сити-словечки из сериалов.

И я тоже носил футболки. И вворачивал Сити-словечки. Теперь я знаю: на самом деле здесь так не говорят.

Там, на родине, в теленовостях на фоне статичной картинки с изображением города (Сити днем, Сити ночью), пергидрольные дикторши каждый день раздраженно докладывают, как плохо жить в Сити. Забастовки, перестрелки, голодовки, катастрофы, болезни, ожирение, смерчи, коррумпированные полицейские, продажные женщины, развращенные дети. Голоса пергидрольных дикторш дрожат от злости. Им отказано в визе в Сити, они невъездные. Они врут, эти стервы. Великий город – это город, погрязший в счастье. И если кому-то в нем плохо – то плохо вовсе не из-за смерчей.

Они врут – и врут их картинки. Сити днем. Сити ночью.

По ночам я лежу и слушаю хохот, и музыку, и крики боли и наслаждения, и визг шин по асфальту, и вой, и скрежет. Это город поет мне свою страшную колыбельную. Настоящие колыбельные всегда страшные. Спи, усни, а не то придут из чащи дикие звери. Спи, не плачь, а не то твоя мать отдаст тебя ведьме… У всех народов песни на ночь – самые грозные песни, не заснешь – погибнешь. Что уж говорить о народе Сити; здесь все умеют доводить до предела, выкручивать громкость на максимум.

Но я чужой, я не прошел ни одной Проверки, и страшная песня Сити не усыпляет меня. И нет больше Саши, которая своим шепотом умеет заглушать эту песню.