«А раньше это был лучший номер в отеле», – подумал Стас, отодвигая штору. В принципе он и сейчас лучший. Или это остальные еще хуже? Стас стал на поддон, повернул вентиль душа.

В трубе что-то зашелестело.

– Так, – сказал Стас, глядя в зеркало. – С водичкой нас, кажется, того…

Он постучал по трубе, но вода течь отказывалась.

Стас посмотрел на пластиковые ведра с водой, стоявшие вдоль стены. Можно, конечно, использовать их, но тогда могло не хватить воды для унитаза.

– Твою мать… – Стас взял с края умывальника кружку, зачерпнул в ведре воды, прополоскал рот, сплюнул. Потом сполоснул руки и лицо. Похоже, проклятая жара доконала систему водоснабжения.

О такой печальной перспективе болтали еще с июня, но теперь это, кажется, уже не болтовня.

И ведь всего – семь часов утра.

– Ладно, – сказал Стас. – Не хотите добром…

В его комнате было душно и лилово. Стекла, вылетевшие в день Катастрофы, пришлось заменять пластиком, содранным с павильонов. Стасу еще повезло, ему достался прозрачный. Лиловый, но пропускающий хоть какой-то свет пластик. Другим повезло гораздо меньше, хреново жить в комнате с черными окнами. Да еще когда электричество отключают по нескольку раз в день.

Стас постоял перед дверью в коридор.

А какого, собственно, черта? Непростые времена требуют непростых решений. И, кстати, есть вполне оправданный способ проверить одно вчерашнее предположение.

Шантаж или подкуп ожидают нашего героя в темных закоулках отеля «Парадиз»?

– Ты как думаешь? – спросил Стас у отражения в зеркале, но отражение лишь молча пожало плечами.

– Ну, поживем – увидим…

Стас повесил полотенце на шею, отодвинул засов и вышел в коридор. Если в номере было душно и лилово, то в коридоре – душно и темно. Направо – лифт. Лестница – налево.

Лифт уже два года не работает, стоит на первом этаже, в нем уборщица Марта хранит свой инвентарь.

Стас совсем уже решился идти, но остановился.

В «Парадизе» теперь не воровали. В первый месяц после Катастрофы жилец из сто восьмого забрался к соседям по коридору, но был изловлен и выставлен из отеля. Наказан, потом выставлен. Или, скорее, выброшен, поскольку стоять после наказания он уже не мог. Так что в «Парадизе» теперь не воровали. Особо ценное имущество Стаса хранилось в сейфе с кодовым замком, да еще настроенным на отпечаток его руки, но пистолет оставался пистолетом. И несмотря на всю строгость нынешних законов, кто-то мог попытаться завладеть этой опасной, но очень-очень-очень ценной штукой.

Стас вернулся в номер, набрал код, приложил ладонь к панели и открыл сейф. В глубине его лежали деньги. Много денег: несколько толстенных пачек рублей, стопка евродинов и даже юани, аккуратно завернутые в пластик. За два года Стас так и не научился их безоглядно тратить. Деньги он обнаружил в чемоданах через неделю после Катастрофы, когда стало понятно, что никто из Представительства Российской Федерации не уцелел, посылку передавать некому и за инструкциями обратиться к начальству нет никакой возможности по причине полного отсутствия связи. А может, даже и начальства.

Скрепя сердце и наступив на горло своему пониманию служебного долга, Стас открыл чемоданы и испытал потрясение ничуть не меньшее, чем перед Катастрофой и во время ее. В чемоданах была одежда, явно предназначенная Стасу, в том числе и теплая, что пришлось как нельзя более кстати в первую же зиму, в чемодане оказались деньги – просто неприличная, с точки зрения Стаса, сумма, и если одежду Стас использовал почти без внутренних терзаний, то деньги… Рано или поздно кто-то мог за ними прийти и потребовать отчета.