— Так что, ты думаешь, дело во мне? — с трудом вырвался он из собственных мечтаний. Посмотрел на Дарью. Дашу. — Вам не понравилось мое имя?

— Дело не в имени. Я действительно считаю, что Маше не следует встречаться с Никитой, — она твердо выдержала взгляд.

— Из-за того, что мой папа депутат? — взглянул на нее исподлобья Никита.

— И из-за этого тоже, — спокойно ответила Дарья. Даша.

— Давайте так, — Андрей обвел всю компанию примиряющим взглядом. — Предлагаю обсудить все не в такой напряженной обстановке. Мы успокоимся, встретимся этим же составом, скажем, в ресторане, и поговорим.

— Нет, — и снова Андрею показалось, что обе девочки посмотрели на него с испугом. — Нечего обсуждать. И… всего хорошего.

Топольский знал, когда надо прекращать давить, точнее, когда давить бесполезно. И еще он знал, что Дарьины блестящие шоколадные глаза забыть будет сложно. А поэтому продолжение следует.

— И все же мы не прощаемся, — кивнул он Даше и вышел, увлекая за собой упирающегося Никиту.

— Не смей брать машину, пока нет прав, — сказал, когда оба уселись в автомобиль.

Сын только хмыкнул.

— И еще, — Андрей уперся руками в руль, — тебе сколько повторять? Если девочка говорит «нет», то даже если ты уже стоишь без штанов, значит штаны надел, ширинку застегнул, девочку в лобик поцеловал и ушел.

— Она не была против, пап. Мы тогда целовались и в машине, и в лифте. Потом я уходил, и мы тоже поцеловались. А когда приехал на следующий день, Машка номер заблочила, меня в черный список кинула, они вообще из квартиры съехали. Я ее два месяца найти не мог, пока в лицее не встретил, — Никита стукнул по торпеде кулаком. — А про насилие я и сам знаю, что это кринжово.

Буркнул и отвернулся. Андрей не стал наседать, потом уже, когда вернулся в кабинет, полез в интернет. Чтобы общаться с собственным сыном, надо заглядывать в словарик — самому смешно стало. Но заглянул.

«Кринжовый — мерзкий, стыдный, отвратительный. Наши дети намного умнее нас, оказывается…»

Андрей подошел к окну. Да, это лучшее определение — мерзкий, стыдный, отвратительный… Столько лет прошло, а он помнит все чувства, которые испытал к себе в то кошмарное утро, расколовшее его жизнь на две части.

Сдавил голову руками. До сих пор все казалось сплошным туманом. Саму девочку толком не помнил, да он вообще ничего не помнил из той ночи. И зачем он согласился поехать на ту проклятую вечеринку?

Катька прицепилась как пиявка, мол на него подружка запала. Подружка стояла перепуганная, глазки в пол. Разворачивайся и уезжай!

А они зачем-то все к нему поехали. До определенного момента что-то помнилось, а потом все, как зашторило. Никакого просвета, пока он глаза не открыл у себя в кровати, полностью раздетый. И мужики рассказали, что было.

Муторно, мерзко. Кринжово…

Андрей рванул воротник, с треском оторвались две пуговицы. Улетели на пол. Отец смотрел с презрением, мать с болью. Он требовал экспертизу, требовал даже, чтобы посадили, чтобы все было по закону.

Но парни не собирались в тюрьму, и отцу пришлось отмазывать всех. Андрей хотел увидеться с той девочкой, повиниться. Если надо, на колени бы встал. Но ее родители — мерзкие, гнилые люди, кринжовые… — не позволили. Деньги взяли и исчезли вместе с ней.

Андрей тогда даже жениться был готов, на все готов, лишь бы не точило изнутри, не разъедало. Но старший Топольский решил по-другому. Андрей женился на дочке Ермоловых, чтобы поддержать семейный бизнес, который шатался и мог рухнуть в любой момент. В наказание.

И все-таки, лучше бы он хоть что-то вспомнил. Тогда не снились бы эти сны, или тогда бы он знал, где сон, а где игра подсознания.