Отчаянно мотаю головой. Мне порции Никиты хватит до завтрашнего вечера.

Поднимаемся на самый верх, его комната в мансарде. Точнее, там целая двухкомнатная квартира, по площади даже больше, чем наша с мамой съемная.

— Там спальня, это учебка, — машет рукой Никита, и я прикладываю все силы, чтобы не покраснеть. Ну что же я так реагирую на его «там спальня»? — Садись.

Падаю в удобное кожаное кресло, которое стоит возле стола, и оглядываюсь. Учебка по размерам как у людей гостиная. С диваном и телевизором на полстены.

Никита разворачивает кресло к себе и упирается в подлокотники. Рассматривает меня сердито. Напряженно. А я вместо того, чтобы испугаться или разозлиться, любуюсь его лицом.

Если он мой брат, я же могу признать, что у меня красивый брат? Красивый, хоть и злой.

— А теперь говори, зачем тебе это нужно, — нависает он надо мной.

Опускаю глаза и смотрю на его руки. Ладони широкие, сильные. Вспоминаю его сегодня в спортивном зале, и скулы предательски вспыхивают.

— Зачем тебе понадобился этот цирк, если я предложил встречаться по нормальному?

— Я не хочу с тобой встречаться, Никита, — отвечаю, пряча глаза. — Мне просто нужно, чтобы меня не хейтили. И мне все равно, кто это будет, ты или вот Мамаев, например…

— Зато мне не все равно, — из-под опущенных ресниц вижу, как он сглатывает.

— Почему? — шепчу.

— Рили? — его глаза искрят настоящей яростью, а я не к месту думаю, какого они у него необычного цвета. Синего, глубокого. Индиго, мы с мамой ей цвет пальто в каталоге выбирали, и я запомнила название. — Правда, не знаешь? Так я покажу.

Отталкивается от подлокотников, ставит ногу между моими коленями. Крепко обхватывает руками лицо и впивается в губы.

Только не так, как в тогда лифте. А по-настоящему, «по-взрослому». Проталкивает язык, и я перестаю чувствовать ноги. Их нет, меня тоже нет.

В груди становится жарко, в голове шумит. Сердце бьется, будто сейчас выпрыгнет.

Что я делаю, что я… Нельзя ему позволять, нам нельзя…

Никита подается вперед, я рефлекторно отшатываюсь. Он упирается коленом в кресло, и я оказываюсь прижата к спинке. Его пальцы опускаются по шее ниже к ключице и заползают под воротник блузки.

Я будто из воды выныриваю. Собираюсь и с силой отталкиваю Топольского. Спрыгиваю с кресла, хватаю свой рюкзак и вылетаю на лестницу. Пролетаю холл и прихожую, бросаюсь к двери, как тут она распахивается передо мной, и я врезаюсь в чью-то мощную грудную клетку.

— Извините, — бормочу, пытаясь высвободиться, но плечи будто зажимают стальные клещи.

Меня обволакивает запах парфюма — не такого как у Никиты, более насыщенного. И низкий голос говорит прямо в макушку:

— Что случилось, детка? Тебя кто-то обидел?

***

Андрей

Она была похожа на цыпленка, эта девочка, которая чуть не сбила его с ног. Хотя, чуть не сбила — громко сказано, скорее, это он ее чуть не сбил.

Заехал домой наскоро принять душ и сменить рубашку. Начало сентября, а как будто разгар лета. Асфальт плавится, воздух раскален. Казалось бы, везде кондиционеры — и в машине, и в помещении, а к обеду рубашка уже похожа на смятую, пропахшую по́том тряпку.

Вечером переговоры, он тогда не успеет переодеться. Это днем Андрей Топольский — депутат областного совета, а вечером и в выходные — успешный бизнесмен. И банкир, и производитель, и строитель, и даже перевозчик.

Конечно, весь бизнес оформлен через подставных лиц, а какая разница, если конечный бенефициар — он сам?

Но как только открыл дверь, в его грудь вломилась тоненькая фигурка. Такая хрупкая, что сожми Топольский руки посильнее, пополам переломалась.