***

Уже час ночи, а я лежу с открытыми глазами и разглядываю темный потолок. Оливка давно сопит, обняв подушку, мне даже завидно. Время для сна у нас не так много.

С утра лекции, потом отработка на раздаче в кафетерии, на вечер я еще записалась на подработку в раздевалках. Если не высплюсь, буду пугать сокурсников покрасневшими глазами и засыпать на ходу.

Но уснуть не получается. Стоит закрыть глаза, передо мной встает чужое, холодное лицо Никиты, и сон моментально улетучивается.

Из головы не идут грязные слова, сказанные девушке. Когда Ник успел стать таким — жестким, грубым, циничным? Если бы я не видела своими глазами, не поверила бы. Я помню совсем другого Никиту. Моего.

Мы с ним целовались в его машине, и он изо всех сил сдерживался. Ему было трудно, точно так же как и мне.

Настойчивые руки ползли под платье, под футболку, я их останавливала и просила Никиту так не делать. Не потому что я ледышка или недотрога, как меня называют в университете.

Никита первый парень, с которым я испытала желание. Первый и единственный. С ним мое тело узнало, что такое возбуждение и определило мои самые уязвимые точки.

Мы с ним только целовались, а они сами начинали гореть и требовать прикосновений. Даже сейчас стоит вспомнить его крепкие, горячие губы, меня тут же пробирает до дрожи в коленях.

Я не ломалась, мне до безумия хотелось позволить ему больше, чем поцелуи. Но я знала, что потом сама не смогу остановиться, а тем более не сумею остановить его.

Наши отношения с самого начала были под запретом. Нам и целоваться было нельзя, потому что Андрей Топольский мог оказаться моим отцом. Но у меня не хватало сил совсем отказаться от Никиты.

Зато ничего не помешало ему отказаться от меня.

Обхватываю себя руками. Теперь мне холодно, хотя в комнате довольно тепло и даже жарко. Я не знаю в точности, что произошло. Между нами были чувства, и не только с моей стороны. Это было настоящее помешательство, одно время Никита даже предлагал уехать, начать жить вместе.

Мне казалось, у нас на двоих одно сердце. Одна нервная система. Одно дыхание. И я до сих пор не могу понять, с какого момента все это закончилось. Что стало точкой финального отсчета, в конце которого мы с Никитой Топольским стали друг другу чужими.

Прокручиваю в памяти события двухлетней давности.

Последние минуты перед взрывом. Это «мой» Никита сдержано и невозмутимо пробовал договориться с помешавшимся на мести Грачевым. Ублюдком, который решил устроить в нашем лицее «колумбайн».

Договориться не получилось ни у него, ни у Андрея, ни у Шведова, моего настоящего отца. Грачев взорвал гранату, и меня собой накрыл Андрей Топольский. Мы никогда об этом не говорили, но я точно знаю — в тот момент он был уверен, что я его дочь. И таким образом надеялся искупить вину перед мамой.

Я больше месяца пролежала в больнице. Никита, который дежурил возле меня в палате после реанимации и вытирал слезы на моих щеках тоже был еще тем, «моим» Ником.

Я ничего не видела из-за повязки, но чувствовала себя в безопасности потому что все это время он был рядом со мной.

Но внезапно он уехал в Лондон, не захотел ни увидеться, ни поговорить. Даже Шведов не смог его убедить. И все равно как только я узнала, что он вернулся, сразу приехала в столицу.

Почему Никита решил, что я сплю с Максом? Потому что увидел меня у него в квартире в одном полотенце?

Но почему он пришел к Каменскому именно в тот момент, когда я, мокрая от внезапно начавшегося ливня, пришла к приятелю высушиться и переодеться? Если он искал меня, то почему у Макса?