– Вороны никогда не лгут, – ответила ворониха. – Ледник набежал как бешенная лошадь, роняющая с боков желтую пену. Умные звери убегали, а глупые замирали на месте или прятались в норы. Крупным птицам легче, мы умеем быстро летать, и почти все спаслись, а мелких заморозил холодный ветер, дующий с ледника. Ворон и воронята полетели на юг, а я поднялась так высоко, как только смогла.

– Что же ты увидела? – нетерпеливо спросил Черная кость.

– Только белую пустыню, раскинувшуюся во все стороны на половину дня полета ворона.

Воронята склевали мясо с кости, нахохлились и закрыли глаза.

– А ты почему молчишь? – спросил ворона Мудрые руки.

– Мне нечего добавить, – ответил ворон. – Разве только… Лед ледника необычный. Это не замерзшая вода. Когда мы отлетели от гнезда, сверху от ледника откололся кусочек, размером с лесной орех, я подхватил его на лету. Он не таял в клюве, но оставался твердым как камень.

– Камень… – проговорил Мудрые руки. – Лед обманчив… Когда я был молод, и мир находился в равновесии, мы охотились на севере. Олени, по следу которых мы шли, были низкорослы, косматы и выносливы. Их широкие копыта позволяли быстро бежать по глубокому снегу, и мы отстали. Нашего вожака звали Одноглазым.

– В его имени было только одно слово? – удивился Черная кость.

– Для него этого было достаточно. Так вот… Одноглазый предложил сократить путь. Он повел нас вокруг скалы, одиноко торчавшей в белой безмолвной пустоши. Одноглазый, как и положено вожаку охотничьей стаи, шел первым. Слева от скалы снег оказался не таким глубоким, но нас это не насторожило. На всю жизнь я запомнил треск под ногами вожака. Он закричал и провалился под лед. Оказалось, что мы шли по замерзшему озеру. Одноглазый барахтался в полынье и просил о помощи. Я лег на лед и протянул копье, наш третий товарищ держал меня за ноги. Древко быстро обледенело, руки вожака скользили по нему, кромка полыньи ломалась. Одежда из шкур намокла и камнем тянула Одноглазого на дно. Он вытащил нож и воткнул в лед, но хрупкий обсидиан сломался. Вожак хрипел, его единственный глаз налился кровью. Он замерзал. Я отбросил бесполезное копье и пополз к вожаку. Он схватил мои ладони так крепко, что чуть не сломал их. Третий… как звали его… не помню… тащил меня за ноги. Мы вытянули Одноглазого наполовину, казалось, спасение близко, но лед снова сломался. Вожак ушел в воду с головой, а я по грудь. Третий… как там его звали… снова вытащил нас, а потом, он, неожиданно, двумя точными и сильными ударами топора отрубил вожаку руки по локоть. Кровь залила лед и окрасила полынью. Вожак ушел под воду, и только пузыри воздуха показались на поверхности. Я спросил у третьего… не помню его лица… зачем он это сделал, а он мне сказал, что двоих вытащить не удалось бы, лед очень хрупкий. Я встал и пошел подальше от полыньи, волоча обрубки рук, они по-прежнему крепко сжимали мои ладони. У подножья скалы росло дерево. Третий нарубил веток, ободрал кору и развел костер. Мои волосы и одежда покрылись ледяной коркой, тело колотила крупная дрожь. Я сел у костра. Третий отцепил обрубки рук вожака и сунул в огонь. Олени ушли далеко, нам было их не догнать. Руки слегка обжарились, и мы их съели полусырыми.

– А кости раздробили? – спросил Черная кость.

– Как можно?! – воскликнул Мудрые руки. – Когда я обсох, с большим риском для жизни я приблизился к полынье. Древком копья пробил наросший тонкий лед и опустил кости с остатками мяса в воду. Потом мы пошли на юг. Как же звали третьего… и лица его не помню…