Начинаю замерзать и в голове мелькает мысль о том, что скорей всего я опять заболею и уж точно не выкарабкаюсь. Становится даже смешно… До слез. И когда это моя жизнь превратилась в полное дерьмо?

Растирая свои давно уже замёрзшие пальцы, я продолжаю всматриваться в здание ресторана, надеясь, что Воронов вот-вот приедет или, наоборот, выйдет на улицу.

Кто бы мог подумать, что я стану нарочно искать встречи с человеком, которого боится каждая вшивая собака в городе? Сама бы в это не поверила еще месяц назад.

Проходит, наверное, еще час, в течение которого я несколько раз отрубаюсь на короткие промежутки времени. Свет фар и приглушенный звук двигателей приводит меня в чувства. Рядом с рестораном останавливается небольшая колонна из трех элитных тачек. Я как безумная кошка вскакиваю со скамейки и из последних сил бегу вперед.

Заметив вышедшую из машины фигуру, я на секунду останавливаюсь, пытаясь понять — Воронов это или нет. Зрение упорно играет против меня и всё вокруг качается, расплывается.

Я подхожу ближе. Дует холодный кусачий ветер, принося со своей морозной свежестью отголосок мужского одеколона. Он еле-еле ощутим из-за моего перебитого носа.

До этого момента я и не подозревала, что мой мозг так бережно сохранил в памяти запах одеколона, который принадлежит Воронову, и который я впервые почувствовала, находясь в его кабинете.

Это Вадим. Точно он.

Я по-настоящему радуюсь тому, что мои ожидания всё же оправдались. Хоть где-то повезло. Подавшись какому-то внутреннему позыву, я смело шагаю к нему и беру за руку, будто мы такие же хорошие друзья как, например, я с Петей и Лесей.

— Уберите этого пацана, — стальным тоном командует Воронов, брезгливо выдергивая свою руку.

Ко мне направляется двое дюжих охранников явно для того, чтобы скрутить и погнать взашей. Но я продолжаю смотреть на Вадима, практически пронзая его своим взглядом. Мне не к кому больше обратиться, не у кого просить помощи. Он замирает на месте, немного щурится и, кажется, только теперь узнает во мне меня.

— Стоять, — приказывает Воронов, выставляя одну руку в сторону.

Охранники тут же останавливаются.

Я топчусь на одном месте, спрятав подбородок и рот за воротник куртки. На голову натянут капюшон и выглядывают только мои глаза. Теперь понятно, почему Воронов не сразу меня признал.

— Ты? — спрашивает он с легким удивлением и делает шаг вперед.

— Я, — тихо отвечаю.

Воронов хмурится еще больше, отчего между его бровей появляется глубокая вертикальная складка. Мы оба молчим некоторое время, затем я вижу, как его рука, спрятанная в черной дорогой перчатке, тянется ко мне, стягивает капюшон и поднимает мое лицо за подбородок. Я же продолжаю молчать, как последняя непроходимая идиотка.

Взгляд Вадима меняется, и я не могу успеть за этой быстрой переменой — мозг нещадно тормозит. Он кажется неприятно удивленным и злым. Ну, знаете, так обычно смотрят на свою вещь, которую кто-то испортил.

— Кто? — глухим, наполненным гневом голосом спрашивает Воронов, продолжая своими глазами-льдинками изучать последствия драки, отпечатавшиеся на моем лице.

А я не могу ответить. Не знаю, что со мной происходит, будто какой-то очень важный рубильник в моем сознании перестал правильно работать, дал непредвиденный сбой.

Продолжаю тупо смотреть на Вадима, всё еще не понимая, на кой черт обратилась именно к нему? Я привыкла всегда надеяться только на себя. Это основа моего нелегкого существования. Так же стоило бы поступить и в случае с Петькой и его мастерством влезать в самый зад проблемы. Но четкая и безошибочная схема резко свернула не туда, перегорели какие-то важные проводки.