— Саид был мне как брат… Конечно, я приму его ребёнка как своего собственного сына!

Не могу! Мамочки! Не могу, когда он отзывается о Саиде в прошедшем времени.

Ядовитая реальность травит меня ядом. Закручивается острой верёвкой на шее и душит, душит, душит.

Я гоню плохие мысли прочь, стараюсь не думать о тех ужасах, что мы пережили, но с трудом получается. Ради Самира, только ради него я изо всех сил вытесняю негатив, чтобы на нервной почве не пропало молоко. Молока у меня много, даже слишком. Это радует. Приходится сцеживать половину, чтобы не было застоя. Сынок кушает ещё не так много, как бы хотелось, но уже немного поправился.

Осман смотрит на меня с особым блеском в чёрных глазах. Иногда краснеет, облизывая губы Я даже замечаю, что порой, когда я прикладываю ребёнка к груди в присутствии мужчины, в районе паха у него выпирает приличный бугор. Меня это смущает. Я ведь как к другу отношусь к Осману, а он? Он меня дико хочет. Неудивительно, ведь Рашидов признался мне в любви. Пока мне вообще не до любви, ведь столько всего неприятного навалилось, не до отношений. Немного позже, я разберусь со своими чувствами. Нужно время. Переварить, оплакать, принять. Горькую судьбу.

Мне пока сложно полюбить другого, да и вообще полюбить мужчину, когда на сердце боль, но я ни в коем случае не буду отказываться от его предложения. Нам с маленьким нужна защита. А Осман великолепный человек. Думаю, мы поладим. Думаю, я смогу стать с ним счастлива, как женщина.

Прошло несколько дней. Я окрепла. У меня появился аппетит, я поднимаюсь с постели и будто начинаю заново учиться ходить после кошмарной слабости. Качаю малыша на ручках, пою ему колыбельные и смотрю в окно, прогуливаясь по палате. Покидать стены палаты пока ещё нельзя.

Первое время я боялась брать на руки Самира, он ведь такой крошечный. Боялась уронить, сделать что-то не так, даже однажды расплакалась. Но с помощью нянь и Османа наловчилась. Уже не так страшно.

Рашидов приходит ко мне каждый день. Вчера он принёс огромный букет красных роз и поздравил меня с рождением сына. А сейчас обещал принести кое-какие вещи для новорожденного. Сказал, что поедет по магазинам и купит. У меня ведь с собой ничего нет. А то, что покупала — сгорело в доме Ахмедовых.

Но он задерживался.

Похороны…

Осман был на похоронах и сказал, что будет недоступен, а меня категорически не взял с собой. Я и сама не смогла бы пережить это. Хоть и хотела положить цветы, провести в последний путь, выразив благодарность.

— Нет, не возьму с собой, не проси даже. Во-первых, у тебя ребёнок. Во-вторых, перенервничаешь и молоко пропадёт.

— Ты прав. Не поеду. Я хотела поблагодарить его за то, что спас… — голос теряется, острый ком горло вспарывает. Вот-вот разревусь.

— Позже. Немного позже я тебя отвезу туда.

Так закончился наш вчерашний разговор.

Осман приехал в роддом ближе к вечеру. У меня появилась возможность поспать, пока он нянчится, но я так и не уснула. На него смотрела и как губка впитывала все его эмоции. Мужчина был напряжён, не улыбался. Ушёл раньше, чем обычно.

Чтобы не давить на больное, я так и не спросила, как всё прошло. Ему тоже больно. Мужчины не плачут, но внутри он наверно рыдал как мученик в аду. Не сомневаюсь. Они были друг другу братьями.

Меня выписали на шестой день. Взяв сынишку на руки, я наконец покинула роддом. Мы впервые оказались на свежем воздухе

— Смотри, Самирчик, это — солнце. Это — небо. А это… люди. Добро пожаловать в наш большой и непростой мир.

Показала малышу окружающий вид, когда вышла на крыльцо роддома. Он один раз открыл глазки, поморщившись, снова уснул. Перед уходом я его хорошенько покормила. Теперь нам предстояло отправиться в путь. Сейчас мы поедем в дом Османа и будем жить у него.