Я не хочу проблем с Мариной!

Мне не нужен ее парень. Все, что мне нужно, — это мой надувной матрас и еще немного времени. Но теперь этот Игорь околачивается здесь постоянно, и я боюсь того, что в один ужасный день они съедутся.

Я никогда ему не грублю. Никогда не говорю того, что в действительности о нем думаю, но, кажется, он и без слов это понимает. И это его злит.

Влетаю в возникшую передо мной Марину, бормоча:

— Ой, извини…

Ее взгляд изучает мое лицо, а потом кухню за моей спиной.

Мы никогда не были особыми подругами, но я сидела за одной партой с ее близняшкой Кариной. Они обе уже в восьмом классе носили лифчик, а я была тощая и плоская со всех сторон, поэтому у нас не нашлось тем для разговоров. Когда я заселилась на ее матрас, она так на меня не смотрела. Все из-за него. Из-за этого Игоря, который пялится на меня, хотя я его не просила!

Я так боюсь, что Марина попросит меня очистить помещение, что мгновенно теряю аппетит.

— Уходишь? — спрашивает она, возникнув в дверном проеме.

На мне белая блузка и черная юбка, поэтому вопрос кажется странным.

— Да... — подхожу к своему матрасу и начинаю приводить его в порядок. — На работу.

— Когда там у тебя стажировка заканчивается? — интересуется она между делом, подходя к своему шкафу.

— Через неделю… — отвечаю, чувствуя панику.

Я совершенно не уверена, что мне предложат работу вот так сразу.

— Ясно, — уходит она на кухню, оставляя меня одну.

На меня обрушивается злость на себя саму.

Почему я не взяла те деньги? Почему мне вечно нужно… выпендриться, а?

Он не позвонит, это же очевидно.

Роман Гец.

Запрос в моем поисковике ничего вразумительного не дал. Я по-прежнему не имею никакого понятия о том, кто он такой. Одно могу сказать точно, все, что его окружает, высшего качества. Уверена, и женщины у него такие же, а меня… кажется, меня он просто насквозь видел. Поэтому я не взяла его деньги. Потому что ужасная дура...

Слышу приглушенные голоса на кухне и запихиваю под подушку свою пижаму.

Мне нужно срочно убраться из этой квартиры. Подальше от этого Игоря. Быстро надеваю пальто и ботинки. Достав из шкафа свой сувенирный белый зонт, выхожу за дверь.

Раскрыв его и выудив из кармана телефон, нахожу в ленте номер сестры. Смотрю на мокрые кленовые листья под ногами и нажимаю вызов:

— Алло… — булькает она в трубку спустя один гудок, как будто сидела со своим телефоном в обнимку.

Я слышу, как хлюпает ее нос, и начинаю злиться. Вариантов того, кто мог ее обидеть, предостаточно.

— Привет, Морковка, — зову ее, перебегая через дорогу.

— Привет… — выдавливает из себя Рита.

— Что случилось? — требую я.

— Ничего… — выкрикивает звонкий детский голос. — Галя заставляла меня есть гречку, а она у нее ужасная, как песок!

— А ты что? — делаю я вдох.

— Я сказала слово на букву «д», — выпаливает сестра. — То, которое плохое!

Отлично.

Дерьмовее не бывает.

— Мы с тобой сколько раз про это говорили? — пеняю ей.

— Но ты сама так про ее гречку говорила…

— Что за слезы? — опять вздыхаю я.

— Она на меня наорала! — снова выкрикивает Рита. — Так орала, что я заплакала…

Жена моего отца просто нездоровый человек. У нее проблемы с нервами, и она… просто чокнутая ведьма. От возмущения и беспомощности я начинаю багроветь.

Шум подъезжающей электрички глушит голос Риты, но когда захожу в вагон, слышу жалобное:

— Когда ты приедешь за мной?

— Пока не знаю, — закрываю я глаза, устроившись на первом попавшемся сиденье.

— Ты так постоянно говоришь, — с обидой всхлипывает моя десятилетняя сестра.

Я так соскучилась, что сама готова разреветься. Здесь, в этом городе, ее голос как напоминание о том, кто я вообще такая.