Это жутко.

Вот я была человеком, но на меня надели шлем, закинули в капсулу и теперь испуганная волчица посреди туманного леса.

Я даже чувствую в воздухе запахи пожухлой травы, влажного мха, земли и коры. А еще трухлявого пня тянет чем-то острым. Аммиаком.

Кто-то запрограммировал пень, на который кто-то помочился, и, кажется… Я принюхиваюсь к воздуху.

Это был олень.

Чего, блин?!

Мимо пробегает еж. Пыхтит, замечает меня и ускоряется на своих крошечных лапках. Я кидаюсь за ним в азарте, который сильнее моего удивления и испуга.

Еж сворачивается в колючий шар, когда я его пытаюсь сцапать зубищами и взвизгиваю от боли, что охватывает нос и пасть.

С поскуливанием отпрыгиваю, а еж вскакивает на лапки и скрывается в поросли рябины.

Птички чирикают, слабый ветерок пробегает по шкуре и приносит чей-то густой насыщенный опасностью и угрозой запах. Шерсть на загривке встает дыбом, когда позади меня что-то тихо хрустит.

Я оглядываюсь, прижав уши, и меня начинает трясти.

Три огромных волка выходят ко мне. Здоровенные, мордастые, с покатыми лбами и тяжелыми взглядами.

Первый — черный.

Второй — светлый с легкими песочными разводами на спине.

Третий — с рыжими подпалинами на боках.

Я издаю постыдный жалобный скулеж, который говорит, что я испугана и у меня нет намерений драться и кусаться. А также то, что меня обидел колючий еж, и это его колючка торчит из моей опухшей верхней губы.

Черный волк обнажает резцы и острые клыки и издает утробный рык, от которого у меня подкашиваются лапы.

Я падаю и переворачиваюсь на спину, открыв пузо, и всем видом показываю, какая я милая и замечательная волчица. Совсем не агрессивная.

Сквозь листву деревьев вижу обрывки серого и тяжелого неба. На одной из веточек притаилась белка. Дергает усиками, а затем чистит мордочку.

Волки неторопливо подходят ко мне, и я бью в кротком приветствии хвостом по земле. Сердце сейчас либо оборвет свой бег, либо пробьет ребра и кинется прочь от трех мрачных зверюг.

Обходят меня по кругу, принюхиваются с глухим и предостерегающим рыком.

Инстинкты говорят, что если дернусь или посмею ответить тоже рыком, то получу серьезный кусь за ухо. В лучшем случае за ухо.

Не пожалеют.

Поэтому я лежу и почти не дышу.

Вскидываю морды, когда из лесных теней доносится тихий шорох, который тут же затихает.

Ведут носами, принюхиваются и бесшумно, но напряженно шагают к кустам жимолости.

А я лежу. И не моргаю. Потому что не могу. Потому что нет сейчас во мне человеческой воли.

Хруст, кто-то опять шуршит, и волки стремительно кидаются в кусты, сердито рыкнув на меня.

Требуют, чтобы я последовала за ними.

Поднимаюсь на лапы и приказываю себе побежать в другую сторону, но волчица не слушается. Перетряхивается и бросается за тремя волками. За их запахом. За их силой, что пугает и манит.

Бегу по невидимой тропе из волчьего амбре. Подныриваю под ветви и перескакиваю через корни. Сердце качает кровь, разгоняет по телу и лапам, и я в чую среди остальных запахов, косулю, которая и шуршала в кустах.

Волки нагоняют ее на туманной опушке. Без жалости кидаются на нее, валят на траву и рвут шею клыками.

Густой солоноватый запах крови пьянит, с пасти капает слюна, и я черном голоде я нетерпеливо поскуливаю, перебирая лапами в диком предвкушении кровавого пира.

Волки поднимают окровавленные морды, облизываются и медленно отступают от косули, не отводя взгляда от меня.

Глухой рык, что разрешает полакомиться мертвой теплой плотью, и я буквально ползу к косуле, выказывая свою радость и покорность.

Я такая голодная.