— Неправда.

— Правда, — его губы почти касаются моего уха, — мамка у тебя тоже шлюшкой уродилась. Не повезло тебе. Брат — мудак, мать — шлюха, а настоящий отец наградил тебя геном Омеги. Слушай, — прячет кровь в карман.

— Что? — цежу я сквозь зубы.

— Я думаю, что ты выживешь после Пробуждения, — его шепот обжигает изгиб уха.

— Ты сказал, что я заменю брата… разве это не означает казни?

— Я сказал, что ты ответишь за его грешки, Тэя, — напрягает руку, медленно перекрывая мне кислород. — А как ответишь, это уже мне решать.

Затем он грубо меня толкает на койку, на которую я неуклюже падаю. Переворачиваюсь на спину и вжимаюсь в холодную стену. Зорал прячет пробирку с кровью в карман куртки.

— Отдыхай, крошка. Утром я приму решение, что мне с тобой делать. Мне надо голову освежить после твоей омежьей вони.

Выходит из камеры. Глухая дверь с узким окошечком со скрипом заезжает в пазы. Щелчок, и я вскакиваю на ноги.

Кидаюсь к двери и заглядываю в окошко под волной страха перед одиночеством.

Зорал по другую сторону щурится на меня, и я бью по двери:

— Козел!

Он не должен оставлять меня одну.

Я хочу к нему. Он должен меня забрать.

— Не скучай, — его голос звучит из спрятанных у потолочных стыков динамиков.

— Урод!

— Ути-пути, злая омежка.

— Я не омежка! — пинаю дверь и вскрикиваю от разряда электричества, что пробивает мою ногу.

— Не буянь.

Он уходит, а я сползаю на пол. Голая, грязная и вся липкая.

И одинокая.

Из груди поднимается жалобный и низкий скулеж, который просит Зорала вернуться и обещает, что я буду тихой паинькой, но он не отзывается.

Я всем нутром чувствую, как он с каждым шагом все дальше и дальше от меня. В тишине я улавливаю его рык, который передается по невидимым нитям через бетон и железо.

Прижимаю ладони ко рту, подавляя в себе этот мерзкий и жалкий скулеж, который уходит в кровь черным ядом тоски. И эту тоску я раньше не знала.

Даже после смерти родителей во мне не было этого липкого одиночества.

Что со мной происходит?

Я была обычной девушкой, которая жила себе спокойно и не искала неприятностей.

С мужчинами тем более.

Они меня не интересовали, и ни к кому мне не хотелось прижаться в порыве похоти или в поиске ласки.

— Ненавижу! — с криком вскидываю лицо к потолку.

Последняя “у” растягивается в одинокий и печальный вой. Я зову, чтобы хоть кто-нибудь пришел и вытащил меня из тесной камеры, обнял и согрел.

— Да блин! — рявкаю я, прерывая саму себя и до крови закусываю губы.

Тишина говорит мне, что меня услышали.

Услышали три зверя.

Первый — в лифте, что летит на верхние этажи. Зорал.

Второй — у открытой двери челнока, чей маршрут проложен среди громких улиц и ярких огней от цитадели “Ликанезиса” к ночному клубу. Раймус.

Третий — за длинным столом, за которым затихли бледные подчиненные с отчетами и смелыми предложениями. Ксандр.

Замерли, и мне кажется, что я вижу, как эти трое сейчас сглатывают и как их кадыки перекатываются под кожей.

— Вот блин, — шепчу я и сама тоже сглатываю, глядя на белый потолок.

Услышали, но…

Раймус ныряет в салон челнока, который срывается с места.

Зорал выходит из лифта в темный коридор на десятом этаже, и над его головой вспыхивают белые лампочки. Подкидывает в воздух пробирку с кровью, и хмыкает под нос.

Ксандр просит старшего разработчика продолжить, откладывает ручку и откидывается на спинку кресла.

Касаюсь выпуклой точки на виске. От нее во все стороны расходятся тонкие нити и пропадают под кожей.

Это чип виноват.

И я должна от него избавиться. Вырвать и вернуть себя прежнюю.