Он бы не пошел на такое. Ни за что не согласился бы на предложение Вишнякова, какое бы тот не сделал. Не мог. Нет. Не верю. До конца жизни не поверю, ни за что. 

– Твой Вишняков мои склады сжег, - Царь к столу отходит, сигарету поджигает. Спокойствие изображает. Но я знаю, чувствую, что у него внутри творится. Буря, которая разрушения несёт. Злость захлёстывающая, разрушительная. – А на зал проверки наслал. Четыре подряд. Тебе за эти убытки до конца жизни ноги раздвигать и не расплатиться. 

Я молчу, сказать нечего. Нечем это обвинение, безусловно в мою сторону, перекрыть. Только слушаю, что несостоявшийся муж натворил. Какие ещё пакости устроил. Насколько сильно Царя довёл, по какой грани тот сейчас ходит.

– Мне предложение поступило. Довольно заманчивое. Вишнякову охрану поставлять, когда его договор с Цербером закончится. Выгодно, легко, безопасно. А в замен нужно лишь за тебя в этой истории не вписываться.

Губы дрожат, когда улыбку не получается вернуть. Нужно что-то придумать, сказать. На каких-то струнах Царя сыграть, чтобы он меня не отпускал. Чтобы в лапы Вишнякова не попасть.

Если сейчас последней защиты лишиться, то тот даже спрашивать не будет. Утащить к себе, сделает своей. Свои гнусные вещи со мной сотворит, как раньше обещал. И у меня никакой защиты не будет. Даже до аэропорта не успею добраться, как он меня получит.

Отчим прав оказался. Пророчил, что с Царём второй раз облажаться можно. Что может так же, как пять лет назад. Когда разрушилось всё, когда пыталась до него достучаться, а в закрытую дверь ломилась. 

За которой никого не оказалось.

– Ты обещал, что я буду под твоей защитой, - уверенно пытаюсь говорить, с претензией. Про договор напомнить. Только сипло получается, жалко. А по-другому не выходит. – Обещал мне, Царь.

– А у нас про другое договор был. Я обещал от чужих проблем тебя обезопасить. Про войну с Вишняковым там ни слова не было.

Из груди хрип вырывается. Короткий, истеричный. Взгляд опускаю, полностью раздавленная. Хочу гордую сыграть, сама уйти. Но по итогу с пола подняться не могу. В ногах у мужчины практически валяюсь, умоляя не бросать меня. Как поступила бы пять лет назад, если бы он хоть на один звонок ответил. 

Единственное достижение – не плачу. Не получается. Глаза от сухости жжёт, выедает. Просто трясусь, бьюсь в своём немом припадке. К горлу ладонь прижимаю, чтобы всхлип не вырвался. Чтобы не просить его. Не простить. Не так сильно пасть.

Но падаю. Только до Богов вознеслась, а они обратно сбрасывают. О твёрдую землю заставляют расшибиться. Скорым будущим пугает, которое неумолимо настанет.

– Царь, если ты договоришься с Вишняковым, он же меня уничтожит.

– А я должен бизнес и хорошее предложение потерять? Из-за кого? Из-за обычной шлюхи?

Скажи ему, Мира. Сейчас же всю правду выложи. Чтобы обошлось, чтобы он понял, кто ты такая. Защитил в своих объятиях широких. Не отдал тому, кто пугал намного больше тех, кто за долгом Тимы прийти может. Больше смерти пугал.

Слов нет. Мыслей нет. Только воспоминания, как с Вишняковым знакомили. Каким масляным взглядом по мне проходился. Руки его помню под юбкой, когда ему в клубе удалось меня зажать. Словечки грязные, мерзкие, которые с кожи не сотрёшь.

Страх вырывается, не сдерживается. Вместе с жалким скулежом из груди вырывается при понимании, что депутат выиграл. Ни желания не спросит, ни просьб не послушает. Сделает той, кем я столько времени притворялась.

– Неужели ни капли жалеть не будешь, когда о моей смерти узнаешь?

– Не драматизируй, Мир. Он явно тебя не убивать собрался.