Ясно, не проданный товар сильно портить не станут, но меры против буйных давно выработаны. Первым делом запускают в помывочно-постирочную комнату: когда стражники вели сюда, то морщили носики от амбре. Ну ладно, хоть не как европейцы в том же Средневековье и период Возрождения, когда люди могли помыться всего пару раз за жизнь, а вонь скрывали «кёльнской водой» – одеколоном (eau de Cologne).

У них даже есть нечто, похожее на мыло! Цивилизация! Выдали небольшой кусок, показав пантомиму по применению: смочить, намылиться, смыть. Воду набирать из этого крана (он у них есть!)

Кандалы, наконец, снимают.

– Терза! – приказывает служитель, делая взмах кистью руки. Видимо: «Дерзай! Давай! Приступай! Вперёд!»

Приступаю. Водичка из крана слегка тёплая, даже не скажу, каким образом. Где-то с той стороны стоит дровяная печь?

Первым делом застирываю джинсы, ходить голозадым непривычен. Что делать с одеялом-пончо, которое до сих пор со мной. Постираешь – будет долго сохнуть, не постираешь – противно использовать. Стирать! Как-нибудь высушу.

Из деревянной бадьи омываю пол, укладываю одеяло без пододеяльника, встаю и начинаю мыться сам, одновременно топча стираемое, служитель только хмыкнул, увидев мой приём – наблюдает, чтобы я помылся?

С выжимом ожидаемо возникли проблемы, но неожиданно выручил тюремщик:

– Ракшан! – прокричал он куда-то вдаль по коридору.

Прибежал мужичок не-ариец, который после короткого указания подержал один край. Сил у него маловато, но кое-как отжали. Показываю надзирателю, мол, повесить бы. Мужик попался не злой, или я впечатлил его своим «умом и сообразительностью» – позвал второго тюремщика, сопроводили во двор, позволили вывесить на солнышко. Джинсы с футболкой высохнут на теле.

Я опять поневоле начинаю верить в хорошее. Подавить! Я тут никто, звать никак, кратковременная доброта не означает, что меня не отправят на каменоломни, или не съедят на званом ужине. И не надо про цивилизованность, вдруг у них религия говорит о том, что есть немытое – вредно, а вот мытое – полезно!

Пройдя под прицелом «двузобок» в предназначенную для меня камеру, ложиться на тюфяк с соломой не стал, там точно полно всякой живности. Хожу туда-сюда, разогреваю тело, мокрая одежда в тени на сквознячке холодит.

Вдруг начинается какой-то шухер, слышу, как камеры поочерёдно открываются в порядке от входа в тюрьму. Добираются и до меня. Старик на вид лет так семидесяти в сопровождении целой пятёрки тюремщиков.

– Та сарт! – приказывает один из служителей, команда сопровождается движением ладони сверху вниз. Присесть? Или на колени? Оно мне надо? Кто это может быть? Начальник тюрьмы, кто-то из руководства города, «покупатель»?

Старичок, падла, видя, что я не тороплюсь подчиняться, зарядил мне в грудь искрой, выпущенной из кисти. Шарахнуло будто электричеством, перехватило дыхание. «Шо, в этом мире есть магия?» – мелькает удивлённая мысль.

Откашливаюсь, думаю: «Пора убивать или погодить?» – сильно хочется врезать зажившемуся «на красном свете» индивидууму, но разум говорит, что получу от этого разве только моральное удовлетворение, и то, при условии, что смогу пробиться к нему сквозь пятерых сопровождающих. Как сейчас понимаю, очень зря не обучался всяким боевым искусствам, сейчас бы кия-кия, и все лежат.

Правда, после этого подвига при поимке меня бы совершенно определённо пустили в расход, выбраться из города без знания языка, денег, отличающейся внешности и странной одежде – задача нетривиальная. И ладно бы меня где-то ждали, как советских солдат, бежавших из немецкого плена (далеко не всех отправляли в лагеря, как старается показать не наша пропаганда) – но в этом мире я абсолютно одинок. Впрочем, и в том, получается, уже тоже.