– Да ты, черт возьми, издеваешься?! – выкрикивает она.

Да, так и есть.

Иду на личный рекорд. Второй раз за сутки навещаю её. Так и до выполнения годового плана недалеко. Пальцы не нужны, чтобы посчитать, сколько раз я приходил к Одри по собственной инициативе.

– Давай сыграем в игру? – предлагает она, постукивая указательным пальцем по дверному косяку. – Я предоставляю четыре направления, а ты выбираешь, куда направишься. Как тебе идея?

Её янтарные глаза обогащаются зловещими искрами. Сияют ненавистью. Они ярче солнца. Не зря оттенок считается одним из самых красивых, наследуется через сложный состав ДНК.

Я задумчиво скребу подбородок, отвечая на её взгляд полуулыбкой.

– Трудно отказаться, когда ты так любезничаешь.

– Обещаю, тебе понравится.

Я вытаскиваю тетрадь из заднего кармана и качаю ею в воздухе. И тогда глаза Одри вспыхивают по-новому.

– Что это?

Сардонический смех разносится по коридору. Она получает удовольствие от моего ступора так же, как я получаю удовольствие изучая её идеальные ноги. В следующий раз буду более предусмотрительным. Поцелуй, но в этот момент её ноги будут обнимать меня за талию, удерживая на самом близком из возможных расстояний.

– Тетрадь смерти.

Я вопросительно вскидываю бровь.

– Не объяснишь?

– Да легко, – отмахивается Одри и забирает тетрадь из моих рук.

Она открывает её и водит пальцем по листу, приступая к чтению:

– Второе сентября. Трэвис наступил на мои любимые туфли и сказал, что я сама виновата. Месть: посмотрела на него с отвращением. Девятое сентября. Трэвис спросил при родителях, как я погуляла с Остином. Месть: спросила, как много они выпили вчерашним вечером.

Я выхватываю тетрадь из её рук и с трудом могу поверить, что она всё это записывала. Но она, мать вашу, записывала! Чёрным по белому!

Дата. Обида. Месть.

Начинаю листать и вижу только одно имя – своё имя. Это моя личная тетрадь смерти. К слову, я понял это чуть раньше. Когда пролистал в машине, но не знал, что у неё есть название. Сейчас делаю это лишь для того, чтобы ещё раз убедиться: у меня не поехала крыша.

К собственному удивлению, начинаю смеяться. Громко и сильно.

– Твою мать, да ты прикалываешься!

Кажется, я не смеялся так очень давно.

Уже через минуту перестаю.

Несколько восклицательных знаков в столбике мести мне совсем не нравятся.

Я возвращаюсь к дате: третье июля. Трэвис сказал, что я не в его вкусе. И никакой мести, кроме красных восклицательных знаков. О, они ещё и подчеркнуты двумя жирными линиями.

– Что они значат? – спрашиваю я, обращаясь к Одри.

Она без приступов ярости забирает тетрадь из моих рук и пробегается по написанному.

Торжественная улыбка украшает её пухлые розовые губы.

– Я тогда не придумала, как лучше тебе отомстить.

– И? Ты до сих пор не придумала?

– Придумала.

Её глаза встречаются с моими. В них появляется странный блеск.

– Я буду в твоём вкусе.

– И всё? С такой же лёгкостью могла написать, что я схожу в туалет. Как-то слабовато, узко мыслишь.

– Ну почему же? – она задирает подбородок и выстреливает: – Я буду в твоём вкусе, когда поезд уедет. А сейчас ты стоишь на пороге моей комнаты, но только не учёл, что уже ты не в моём вкусе. И если подсчёты верны, то я впереди, Трэвис, а ты в отстающих.

Она захлопывает дверь перед моим носом. Впервые в жизни чувствую себя в аутсайдерах.

У неё получилось. Результат превзошёл ожидания.

Daughtry – CryforHelp

Перелёт прошёл прекрасно.

Так я могла сказать, если бы не чувствовала пристальную слежку. Черт с ним, я была бы не против, если бы это не был мужик возрастом статуи Тутанхамона. И пахло от него также. Клянусь. В Древнем Египте было принято с правителем заживо хоронить животных, слуг и здравый смысл, мужик, занимающий соседнее кресло, наверняка использовал те же принципы и ценности, похоронив собственное тело. Его голое колено, которое почему-то постоянно касалось моего, пускало волну рвотного позыва, поднимающегося из самых далёких глубин желудка. А ещё я раздражалась и кипела похуже любого чайника на плите, поэтому ближайшие пару часов на мне можно жарить яичницу. Шея затекла, потому что была повёрнута только в одном направлении весь полёт: чтобы не видеть, не слышать и не чувствовать соседа. Сейчас, покинув аэропорт, могу свободно вдохнуть свежий воздух.