И сердце в груди повторило перестук. Но Санда не собиралась бежать: уж какой-какой, а трусливой ее никто бы не назвал! Она приоткрыла окно, спугнув какую-то большую пеструю птицу, взглянула на исцарапанный деревянный подоконник.

– Откуда это взялось? – Санда попятилась и задела стол. Графин с водой качнулся, сделал коварный кувырок и опрокинулся прямо на нее. Санда уставилась на мокрые штаны. – Да что происходит?! Сначала дождь, теперь графин!

И вдруг в открытое окно вплыли странные звуки – такие призрачные и грустные, что Санда почувствовала невероятную тоску. Где-то за грядой холмов, покрытых редкими островками серого ноздреватого снега, играла кобза…

Звуки приближались, мелодия стала более ясной, и Санда похолодела. Это была колыбельная, которую ей в детстве пел отец.

Впервые за все время Теодор вернулся на кладбище счастливый. Он игрок! Он раздобыл игральную кость и теперь сможет участвовать в Макабре! Сыграет со Смертью, обставит ее и вернет родителей. Теодор оглянулся на свою прямоугольную тень. Пожалуй, это хороший знак. Дверь. Он откроет ее. Встретится со Смертью, и она выполнит его требование, и тогда все будет хорошо.

Осталось только найти Волшебного Кобзаря – ведь Теодор понятия не имел, где будет проходить первый тур… Впрочем, искать не пришлось. Тео сидел возле часовни, отогревая ноги у костра, и жарил гренки из ворованного хлеба, как вдруг из-за угла раздался звон: «Дзыньк-бреньк-бумц!»

– Добрый вечер!

– Доброе утро, – ответил Теодор. Так здоровались на кладбище, и он сам подхватил эту привычку.

Волшебный Кобзарь уставился на гренку, которую Теодор только что снял с ветки. Тео без слов отдал ее музыканту.

– Бог мой, бог мой! Какая вкуснотища! – В единое мгновение Кобзарь проглотил угощение и взгромоздился на бревно.

Некоторое время они так и сидели: с одной стороны – чернота, бывшая Теодором, а с другой – яркое пятно – Кобзарь.

Теодор отошел к стене часовни, где еще лежал снег, набрал его в котелок и подвесил над костром. Когда вода забурлила, Тео кинул туда сушеную мяту, которую нашел на одном заднем дворе, дал напитку настояться, потом подул и неторопливо отпил.

Кобзарь лег на бревно, наблюдая за движениями Теодора так, словно следил за важным научным объектом или разглядывал произведение искусства.

– Удивителен наш мир! – заявил он. – Пахари радуются снегу, думая, что получат богатый урожай. Влюбленные рисуют снежных ангелов. Художники копируют ледяной блеск на холсты. А для кого-то снег – лишь вода в чайнике. До чего безумен и удивителен мир людей!

Кобзарь расхохотался и подкинул ворох невесть откуда взявшихся снежинок. Теодор опустил взгляд: плащ покрылся множеством белых звездочек. Он нахмурил брови и отряхнулся.

Кобзарь хихикнул и снова устроил снежный фейерверк.

– В мире, где ничто не вечно, единственное, что имеет значение, – перемены.

– Вы это к чему?

Кобзарь вскочил на бревно, как цирковой гимнаст.

– Поймешь. Так говорит моя Госпожа.

Он беззвучно засмеялся, и его костюм издал сказочный перезвон.

– Мне ужасно нравится что-то менять! Если ничего не можешь поделать со своей жизнью, берись за чужие. Выворачивай наизнанку так, как я сделал с одеждой. Погляди на штаны! – Кобзарь указал на розовые атласные панталоны. – Я надел розовые потому, что они ярче. Некоторые считают, будто яркие вещи покажут, что у них в душе живут мечты. И поэтому прячут сокровенные эмоции в черное и серое. Будто это помогает! Да у них все на лбу написано! В морщинах у глаз и в движении зрачков. Я не стесняюсь своей души! Да, мне хочется больше радости, и я надеваю розовые атласные штаны, ведь так приятно, когда к ним прикасаешься!