Тут Теодор увидел, что у ног старейшины и вправду лежит очень странная тень: она будто не знала, какой ей быть, и выглядела то человеческой, то вытянутой прямо угольной, то словно от облака.

– Иногда случается, человек погибает неправильной смертью, – объяснил карлик. – То есть его убивают, или он убивает себя сам, или просто не выполнил какую-то обязанность в мире живых. Тогда он вернется нежителем. Иеле, стригоем, варколаком… Да много всяких личин! И будет так жить, покуда не сделает свое дело и не умрет второй смертью. А вот она необратима.

– А перекидыши?

– Собаки, лисы, медведи… Конечно! Нежителя нельзя в полной мере назвать живым, тело-то его не подчиняется правилам мира людей. Он остается до своей второй смерти в том виде, в котором был при первой. Значит, волосы, ногти, зубы не растут и возраст не меняется. Некоторым нежителям, кто «плотнее», вода и пища нужны, сон для поддержания сил. Остальные же – иеле, спиридуши, ледящие – в пище не нуждаются, а сон их может продлиться хоть мгновение, хоть сто лет.

– Хотите сказать, мои родители-перекидыши… мертвецы?

Плотник пожал плечами.

Теодор вспомнил рассказ рыжего парня о самоубийце. «Правду говорят, твой батя – самоубивец?» Да нет, бред какой-то.

– Нежитель может стать перекидышем, а живой человек – нет. У живых своя судьба, у нас своя. Перекидыши не прозрачны, так что могут с людьми вступать в разговор. Если захотят. Только желающих мало, обычно все прячутся по лесам и кладбищам. Так-то нас непросто заметить. Только никогда я не слышал, чтобы у нежителей были дети.

– Они мои родители, – настойчиво сказал Теодор.

– Двое перекидышей и сын-нежитель. Что же это… семья?

Нежители заахали: «Неслыханное это дело», «Невероятно», «Вот дикость-то!».

– Да, – нахмурился Теодор. – Мы жили в доме в лесу, и отец лечил горожан.

Плотник посмотрел на него искоса и покачал головой.

– Уму непостижимо. Ну и ну! Бог мой! Ты, правда, сам странный: тень нежительская, а тело-то… живое. Прости, если оскорбил.

Назваться живым – оскорбление? Ну, точно чудной народ!

– Стало быть, вы, – Теодор обвел глазами серую толпу, в клоках мути их ноги пропадали, и Теодору чудилось, будто туман не окутывает тела, а проплывает сквозь них, – вы – мертвецы?

Повисла напряженная тишина.

– Фи, как невежливо, – заявила тетушка Фифика и гордо вздернула подбородок, всколыхнув туман. – Ишь чего выдумал! Запомни, юноша, – тетушка подошла вплотную к Тео и ткнула ему пальцем в грудь, – мы – нежители!

По обиженным лицам Теодор понял, что с этим ему спорить не стоит.

Теодор ощущал: что-то изменилось. Что-то происходит в мире. В прозрачном, словно тающие льдинки, воздухе затаилось чувство… чего? Он не знал ответа.

Одним утром Тео открыл глаза, перевернулся на другой бок и уже хотел вновь погрузиться в сладкую дремоту, как вспомнил свой сон. Очень странный. Гигантская сияющая комета, хвост которой простерся по всему небу – от горизонта до горизонта. Теодор шел ей навстречу, шел и шел, пока не наткнулся на дверь. Он потянул за ручку – безрезультатно. И проснулся.

После этого Тео уже не мог сомкнуть глаз. «Да что ж творится? – рассердился Теодор. – Откуда бессонница?» Ни счет пауков, ни бубнеж заговоров не помогали. Теодор лежал-лежал и поднялся. «Чем ворочаться, пойду лучше силки проверю».

Тео подошел к окошку и замер. Первый вдох рассветного воздуха наполнил легкие острой тоской, какой он никогда не испытывал. «Что со мной?» – удивился Тео. Сердце в груди заколотилось в новом ритме, радуясь чему-то неведомому.