– Бараньи ребрышки, томленые под луком?

Последовал новый кивок.

Едва дождавшись, пока любезный Трактирщик отойдет, Птица напустилась на своего товарища:

– Ты же заметил? Сам заметил! Почему не сказал? Собираешься убить их? В городе, знаешь ли, так не принято! Тебя схватят и бросят в яму, и…

– Вечно ты со своими «принято-не принято», – проворчал Кочевник. – Дай поесть спокойно. И сама вон поешь. Поешь. А то ведь опять растерзаешь чью-нибудь кошку, – и ехидно добавил: – а в городе, знаешь ли, так не принято.

Птица, надувшись, взялась за еду. Ох уж эти кошки. Слишком с ними все носятся, вот что.

Трактирщик принес новое блюдо и снова задержался за стойкой (надо сказать, непозволительно пренебрегая своими обязанностями) с приязнью поглядывая на Птицу.

– Вы говорили о пропавшей невесте, когда тот грубиян прервал вас, дивная госпожа моя, – сказал он, уютно подпирая щеку ладонью. – Не окажете ли мне честь и милость, продолжив?

Приосанившись, Птица сказала, что рада будет услужить столь приятному и учтивому собеседнику. История касалась и Кочевника, но не принадлежала ему, да, кроме того, угрюмый прожора этот ничуть, кажется, не возражал, занятый лишь тем, чтобы набить свое бездонное брюхо, и, снова порхнув ему на плечо, Птица начала:

– В давние-давние времена, прошлые прекрасные времена, когда не было ни богов, ни героев, а было лишь высокое синее небо и бескрайняя степь, люди жили мирно, мирно жил в степи род Мэргэн, владея бесчисленными стадами желтых овец, бесчисленными табунами пестрых коней. Всю северную сторону заполняли табуны пестрых коней, бархатисто-черных коней, и золотисто-соловых. Всю южную сторону заполняли стада овец и рыжих коров. В день только один раз еле-еле удавалось собрать табуны с северной стороны, кое-как собрать стада с южной стороны…

«Девять лет мне это снилось», – подумал, жуя, Кочевник. Высокое синее небо и бескрайняя степь, где табуны пестрых коней пасутся широко и привольно. Бесчисленные табуны коней, бесчисленные стада овец.

Сестрица Башалай называла его Нюсха Муу – просто так, в шутку. Он был самым младшим. Самым маленьким. Сестрица Башалай говорила, что он вырастет богатырем, и тогда она придумает ему другое прозвище.

Так и не вырос.

Сестрицу Башалай просватал хан из местности Арих-усун, и отец взял Нюсха Муу с собой, чтобы проводить ее. По дороге они встретили одного меркита, охотника, которому так понравилась сестрица Башалай, что он вернулся со своими братьями, и все вместе они напали на род того хана. Отца убили, и хана тоже, и многих еще людей из того рода. Сестрицу Башалай увезли, угнали скот, а Нюсха Муу и других мальчиков продали какому-то подкочевывающему племени.

Через три дня он сбежал. Его поймали и забили в колодки. Он снова сбежал при первой же возможности, и затаился в маленьком озере, выставив из воды одни ноздри. На этот раз его не нашли.

Он пошел, куда глаза глядят, и встретил человека из племени сулдус. Человек предложил ему спрятаться в телеге с шерстью. Нюсха Муу думал, что человек хочет помочь, но тот продал его первому же заезжему купцу. Колодки с него так и не сняли.

Купец продал его в большом городе другому купцу, торговавшему людьми. Нюсха Муу сбежал. Его поймали и наказали, чтобы устрашить других. Так оно и пошло. Он не был хитрым, но был упрямым.

Это плохо для раба.

Его продавали. Он сбегал. Его ловили и наказывали, а он все никак не умирал от этого. Он не думал о смерти – не боялся ее и не искал. Он думал о бескрайней степи и бесчисленных стадах. Ему снилось высокое синее небо и голос сестрицы Башалай: